Читать книгу "Фалько - Артуро Перес-Реверте"

– Хорошее место, – заметил Фалько.

Ева стояла перед ним, чуть подавшись вперед, и смотрела на горизонт. Морской ветерок, раздувая ее блузку, открыл шею, взметнул волосы на затылке. Фалько видел непроколотые мочки ушей без сережек, четкий и чистый абрис профиля и шеи, уходящий под ворот блузки к плечам. Чувствовал, как исходит от нее ощущение крепости и жизненной силы. Он припомнил, как это обнаженное мускулистое тело слабело и теряло толику своей восхитительной упругой мощи от длительного и самозабвенного наслаждения, как эта тугая плоть то обмякала под неистовством его ласк, то вновь напрягалась, как они сжимали друг друга в объятиях на ее кровати, а за окном грохотали бомбы, в небе рвались зенитные снаряды и завывали сирены, пока все наконец не кончилось и они не замерли в опустошении и изнеможении, в общей испарине слитых воедино тел, и как Ева вдруг перестала гладить его спину, выскользнула из-под него, перевернулась на бок и застыла на смятых простынях, уже не прикасаясь к нему, покуда не пришли сон и остаток ночи.

– У тебя шрамы… – сказала Ева.

Фалько взглянул на нее непонимающе. Она уже стояла к нему лицом, и бриз продолжал трепать легкую ткань ее блузки, будто хотел сорвать ее и обнажить крепкую, даже на вид горячую грудь. Фалько ощутил прилив желания, но тотчас подавил его и отправил в какие-то свои тайники, чтобы не мешало рассуждать и размышлять здраво. Не препятствовало столь необходимому сейчас душевному равновесию. Он умел это делать.

– Что?

– Шрамы, – повторила она очень спокойно. – На руке и на ноге. Я еще ночью заметила.

Темно-карие глаза оценивающе изучали его. Скорее внимательно, чем с любопытством. Фалько уклончиво повел плечом.

– Тяжелое детство, – сказал он просто.

– Детство с ножом?.. Рубец на правой ляжке, похоже, остался от ножа.

Он позволил себе неопределенную усмешку. От чего же еще? В 1929 году, прямо в дверях отеля «Метрополь» на Златы Пясцы наемный убийца-болгарин на три сантиметра не дотянулся клинком до бедренной артерии, заявив таким образом особое мнение по вопросу незаконной конкуренции с чешской фирмой «Техноарма», стоившему 90000 долларов.

– Дети любят опасные игры.

Ева смотрела на него серьезно:

– Похоже на то… А второй?

– Что «второй»?

– Шрам на левой руке – откуда?

– А, это…

И ничего больше не прибавил. Оглядел пляж в оба конца, словно это требовало полной концентрации внимания, а потом принял делано беспечный вид. Не хватало только сейчас вот пускаться в воспоминания о былом и пережитом – хотя осколочное ранение в левую руку мог бы и не пережить, если бы с инфекцией не справились в новороссийском госпитале в 1920 году, как раз к тому времени, когда Фалько достаточно окреп, чтобы встать с койки и добраться до порта, где грузились на корабли остатки деникинской армии для эвакуации в Крым.

– Изрядный кусок вырван, – отметила Ева.

Вот именно. Обширный шрам в самом деле заметно деформировал бицепс. Фалько поначалу стеснялся этого и старался скрывать. Особенно при женщинах, так что даже раздевался в полутьме. Но за шестнадцать лет привык и перестал обращать внимание. Теперь он заботился больше о том, чтобы отвлекать своих подруг иными деталями.

– Меня укусила большая собака.

– Должно быть, очень большая. И очень прожорливая.

– Ты даже не представляешь.

Да в сущности говоря, подумал он со злой насмешкой, это ведь недалеко от истины. В ту минуту, когда он грузил ящики с винтовками на пароход «Турас», его ранило шрапнелью, и это в самом деле походило на укус. Потом были одиннадцать дней между жизнью и смертью, когда он метался в жару на грязном тюфяке среди умирающих от ран или от тифа, были испуганные голоса: «Все, кто может, – на корабль! Красные на подходе!» – было бегство под ледяным ветром и в черном дыму пожарищ, были раскуроченные пушки и взорванные вагоны, распотрошенные чемоданы, лошади, притащившие наконец фургоны к сходням, спущенным с парохода «Корнилов».

– Зачем ты этим занимаешься? – спросила Ева.

– Мне нравится, – ответил Фалько, подумав секунду.

– И давно ли стало нравиться?

– Не знаю… Всегда нравилось, кажется. С самого начала.

– А что было вначале?

– И этого не знаю. Может быть, когда где-то далеко в море корабль прошел. Может быть, когда прочел какую-нибудь книжку о путешествиях или приключенческий роман… Забыл.

Наступило долгое молчание. Слышался только тихий рокот прибоя.

– Ты ведь не веришь в это, а? – наконец спросила она. – В то, что делаешь?

– Во что я должен верить? – Фалько издал неприятный смешок. – Что генералы богом посланы спасать Испанию от марксистских орд? Что светлая и чистая пролетарская республика отстаивает свою свободу? Это я вам оставлю. Ребятишкам, окрыленным верой.

– Да что ты знаешь о моей вере?

Она неотрывно смотрела на горизонт, где собравшиеся тучи с каждой минутой все тяжелей набухали красным. И потом добавила, чуть понизив голос:

– У меня есть причины. И более веские основания.

Фалько пожал плечами.

– Как бы то ни было, – сказал он безразлично, – ни твоя вера, ни твои веские основания меня не интересуют. Меня интересует эффективность. Твоя и остальных.

– Эффективность?

– Ну, назови это как-нибудь иначе, суть дела не изменится.

Она глядела на него очень серьезно. Фалько заметил, что она изучает его глаза, губы и руки.

– Скажи-ка мне, Рафаэль, или как там тебя зовут по-настоящему… Что все это значит для тебя?

– Я думал, это было ясно с самого начала. Работа.

– А я?

– А ты – лучшая часть этой работы.

Ева по-прежнему не сводила с него глаз.

– Ночью я рассматривала тебя, пока ты спал. Или делал вид, что спишь.

– Знаю. Заметил.

– Я ведь тоже притворялась спящей. И видела, что ты поднялся и бесшумно стал ходить по комнате, как бессонный волк… В полутьме я видела, как мерцают у окна огоньки твоих сигарет. И их отблеск на твоем лице.

– Да я слышал. Во сне ты дышишь ровно, когда просыпаешься – иначе.

– Две притворы в темноте.

– Вот именно.

Повисла длинная пауза. Ева по-прежнему была очень серьезна. В ней чувствуется какая-то суровая твердость, подумал Фалько. Она непохожа на брата и сестру Монтеро, явно из другого теста. Совсем другая – и не только физически. Хладнокровного убийства Хуана Портелы хватило бы, чтобы понять, но еще раньше, чем проявились зримые признаки этой чужеродности, Фалько почуял в Еве какое-то плотное и темное начало и узнал его без труда, потому что сам был сделан из того же вещества. Почувствовал он и то, что несколько часов назад держал в объятиях тайну, и то, что Ева догадалась о его ощущениях. И принадлежала она ему вся без остатка лишь краткие мгновения – и каждый раз очень скоро выходила из самозабвения и обретала власть над собой. Фалько с саркастической усмешкой подумал, что адмирал бы сказал так: «Она – из твоих, твоей породы, и никаких сомнений на этот счет быть не может».