Читать книгу "Моя свекровь Рахиль, отец и другие... - Татьяна Вирта"

Поистине рукой автора пьесы двигало нечто свыше, помимо его воли. Это был талант писателя, не удержавшегося от соблазна в ярких, гротесковых красках живописать действительность, какой она представала перед его взором. Для личности писателя это был особый момент: момент прозрения, момент наивысшего взлёта его дарования, когда вопреки всем путам, сковывавшим свободу творчества, он поднялся до вершин независимого художника и воссоздал правду жизни. Не знаю, что это было со стороны моего отца: то ли осознанное желание бросить вызов судьбе, испытать её, что называется, на прочность, – у него была такая авантюристическая жилка, то ли это было бессознательное служение импульсу, который иной раз подчиняет себе волю писателя.

Следует упомянуть и о политической ситуации, в которой была задумана и написана эта пьеса. К тому моменту законилась эпоха «кровавого карлика» Ежова, и началась эпоха Берии, и в обществе возникли надежды на смягчение режима. Однако, время показало сколь наивным был тот недолгий оптимизм, в атмосфере которого отец писал свои «Безумные дни».

Как бы там ни было, но морозным вечером 24 декабря 1939 года в Театре Революции состоялась премьера. Постановщиком пьесы «Клевета» был В. Власов, художник Н. Прусаков, в главных ролях были заняты такие актеры, как Абдулов, Орлов, Толмазов, Мартинсон, Тер-Осипян. Впечатление от спектакля было шоковым. Очевидец, Олег Леонидович Леонидов, драматург, принимавший участие в подготовке сценического варианта «Одиночества» для МХАТа и близкий друг нашей семьи, рассказывал мне свои впечатления от спектакля. Они с женой, дрожа от холода в нетопленом зале, несмотря на то, что сидели в пальто, впивались глазами в сцену, боясь пропустить малейший жест или слово. Это было чудовищной смелостью живописать столь откровенно то, что повсеместно происходило в стране. Актеры играли с невероятным подъёмом, видимо предчувствуя, что недолго им еще предстоит выходить на подмостки театра в этом рискованном спектакле (и как в воду глядели). В финале, когда оклеветанный, но восстановленный в своих правах по всей форме главный герой даст пощёчину распространителю злостных слухов Пропотееву, зал разражался аплодисментами. Актёров, автора вызывали много, много раз…

Можно, однако, предположить, что хлопали далеко не все. Немало было, наверное, зрителей в зале, которых должна была до глубины души оскорбить благополучная развязка этой пьесы, названной автором «комедией», тогда как вернее всего она тяготела к трагическому жанру.

В Москве заговорили о премьере. В прессе стали появляться противоречивые рецензии. Известный критик и знаток театра Ю. Юзовский писал в «Известиях» (12 января 1940 года): «Клевета! – шутка ли сказать, какая тема, клеветник, – он давно требовал, чтобы его заклеймили в искусстве, тема, которая носится в воздухе, и вот мы уже видим ее осуществлённой в театре. Прекрасно. Охотно аплодируем и театру, и автору за то, что они в эту сторону направили свои мысли и чувства. Но на этом, собственно, и кончается то «должное», воздать которое мы обещали». Ю. Юзовский не воспринял ни самой пьесы, ни ее постановки на сцене, посчитав неуместным шутливый тон спектакля по отношению к затронутой теме.

Другой критик, Я. Гринвальд, в своей статье «Сатирическая комедия» («Вечерняя Москва», 27 декабря 1939 г.) задается вопросом: кто он такой, главный герой комедии, клеветник Пропотеев – «…маньяк, серьезно думающий, что, беря под подозрение всех окружающих людей, он проявляет подлинную бдительность и этим самым приносит пользу революции?»

А вот взгляд, так сказать, с другой стороны: «Эта вполне мольеровская роль (имеется в виду Пропотеев. – Т. В.) – нередко, вплоть до деталей, сыграна Орловым превосходно, даже некоторое переигрывание не портит цельности образа. Другой вопрос – уместен ли в советской реалистической комедии этот «демонический» образ клеветника, обобщённый до последней степени, почти до степени символа?»

Вскоре на спектакль в Театр Революции пожаловала супруга В. М. Молотова Полина Семёновна Жемчужина. В то время ей, жене председателя Совнаркома, должно быть, и в страшном сне присниться не могло, что через несколько лет, в 1949 году, она сама будет арестована, а ее всесильный муж не сможет (поскольку невозможно ведь себе вообразить, что не захочет) вызволить её из лап МГБ вплоть до самой смерти Сталина. Жемчужина была возмущена увиденным и в первом же антракте, вызвав к себе в предбанник правительственной ложи автора пьесы и режиссера спектакля, устроила страшный разнос.

– Какая ложь, какая гнусная клевета на советскую власть! Разве могут у нас по навету посадить ни в чем не повинного человека! Это неслыханно!

Театральным коллективам далеко не всегда удавалось отстоять уже готовую к выпуску постановку. Не смог отстоять пьесу «Клевета, или Безумные дни Антона Ивановича» и Театр Революции, и буквально через несколько дней после посещения спектакля П. С. Жемчужиной его с треском выкинули из репертуара.

Это был последний опыт отца, когда он балансировал на краю пропасти. Больше никогда до конца своих дней он не позволял себе так рисковать.

После произошедшего в театре скандала и снятия пьесы по политическим мотивам у нас в семье воцарилось напряженное ожидание. Мама и бабушка не сомневались – за отцом придут и заберут. Во двор нашего дома в Лаврушинском переулке уже не раз заезжали черные воронки и, притёршись к какому-нибудь подъезду, принимали в себя людей и увозили, как правило, навсегда. И вот однажды поздним вечером внезапный звонок в дверь. Зарычала овчарка Лада, привезённая с дачи для каких-то прививок. Все просто помертвели от ужаса. Бабушка пошла открывать дверь – ради нашего спасения она всегда была готова броситься на амбразуру:

– Кто там?

– Свои! Откройте, пожалуйста, Татьяна Никаноровна!

Оказалось, родственники из Костромы, нагрянувшие, по своему всегдашнему обыкновению, без предупреждения. Все еле отдышались. Слава Богу, пронесло! На самом деле нашей семьи как раз в те времена коснулись сталинские репрессии. В 1938 году в Севастополе, где он тогда служил, был арестован мой дядя Дмитрий Иванович Лебедев, брат моей мамы, младший штурманский офицер с крейсера «Червона Украина». Вместе с группой офицеров ВМФ он был обвинён в заговоре с целью организации убийства Сталина.

Дядя Митя был любимцем нашей семьи, и отец не побоялся вступиться за него. В то время наркомом ВМФ СССР был адмирал Николай Герасимович Кузнецов, и отец к нему обратился. По счастливому стечению обстоятельств, до своего назначения наркомом ВМФ Кузнецов был командиром крейсера «Червона Украина» и знал всех обвиняемых лично. Он сумел доказать следственным органам полную абсурдность предъявленного обвинения, и за отсутствием улик Лебедев был освобожден. Это был редчайший случай освобождения из-под стражи военного, офицера. К сожалению, мне ничего не известно о судьбе других членов этой группы.

Отца между тем ждала новая премьера. На этот раз опера «В бурю». Она была создана композитором Тихоном Хренниковым (1939 г.) по мотивам романа «Одиночество», шла в Москве в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, была поставлена во многих театрах страны и возобновлялась до недавнего времени.