Читать книгу "Убивая ангелов - Кейт Родс"

– Оставайся на месте.

Падая, Бернс потерял очки и теперь походил на младшего брата себя самого годичной давности, изнуренного схваткой, из последних сил пытающегося сохранить свой мир. Я хотела успокоить инспектора и почти коснулась его лица, но он уже приходил в себя и пытался сесть. Я помогла ему подняться.

– Ты когда ел что-нибудь в последний раз?

– Черт его знает, – пробормотал полицейский. – Наверное, прошлым вечером.

– Хочешь посидеть снаружи?

– Не глупи, – обидчиво проворчал Дон. – Давайте покончим с этим прямо сейчас.

Мы встали рядом, и я, наклонившись, закрыла Фэрфилду глаза. Его кожа под моей ладонью была губчатой и неестественно холодной. Ран на теле я не заметила, но руки и рот посинели, а грудь и живот покрывали царапины.

– Как, по-твоему, он умер? – спросил Бернс.

– Я – психолог, а не патологоанатом. – Я еще раз посмотрела на покойника и попыталась вспомнить, чему меня учили в медицинской школе. – Может, яд. Это объяснило бы пену на губах. Большая доза токсинов вызывает кожный зуд и может спровоцировать остановку сердца.

– Бедняга. Так умереть…

– Только не ссылайся на меня. Надо подождать вскрытия.

На улице к Дону вернулся нормальный цвет лица, а потом, съев в столовой сэндвич, он рассказал дополнительные подробности.

– Конверт пришел в Скрабс сегодня. Внутри перья и ангел, несущий покой и радость.

Инспектор протянул мне почтовую открытку в прозрачном пластиковом пакете. Еще один прекрасный портрет эпохи Ренессанса. Та же подпись, что и в случаях с Грешэмом и Уилкоксом. Архангел на открытке напоминал супергероя, высокого и мускулистого, в развевающемся голубом плаще. Снизу вверх на него с восхищением и обожанием смотрел, похоже, только что спасенный мальчик. Горло архангела пересекала вертикальная красная линия, обозначавшая путь яда ото рта к желудку. Текст, отпечатанный на обратной стороне, ставил меня в известность, что картина Пьетро Перуджино изображает архангела Рафаила с Товией[55] и написана в 1500 году.

– Послание вполне ясно, не так ли? Он не притворяется ангелом и показывает нам, как наказывает грешников. – Я вернула открытку помрачневшему Бернсу. – Тебя ведь беспокоит что-то еще, да?

Полицейский продолжал сверлить взглядом пол.

– Тейлор сказал Бразертон, что я теряю хватку.

– Можно подумать, у него бы получилось лучше. Что она говорит?

– Пока ничего. Выжидает.

Мы расстались у больничных ворот, и я проводила Дона взглядом. Чем он займется? Как проведет вечер? Трудно сказать. Может быть, сядет смотреть футбол, болеть за свою команду, но, скорее всего, будет работать и даже не поест толком.

С работы я ушла пораньше, чтобы успеть на встречу, которую устроила для меня Иветта. Дела, по крайней мере, помогли забыть на время о Лоренсе Фэрфилде, лежащем в холодильнике морга. Должно быть, он говорил правду насчет некоего секрета, раскрыть который ему не позволит Убийца ангелов. Я поспешила на север, навстречу потоку бегущих к пригородным поездам брокеров. Жара не только не спала, но даже усилилась, впитавшись за день в каждый кирпич, каждый камень мостовой.

Проходя по Лондонскому мосту, будто попадаешь в другой мир: здания все величественнее, латунные двери выглядят так, словно выкованы из золота. Я еще раз сверилась с адресом, который дала Иветта. Словно уменьшенная копия банка Ллойдз. По стенам бежали вентиляционные трубы, а стеклянная кабина лифта висела под крышей под кривым углом. Огромные экраны в фойе передавали информацию с торгов на биржах: Никкей, Доу-Джонс и Футси[56]. Расположенные в ряд циферблаты часов показывали время в Токио, Нью-Йорке и других городах. Я спросила Ванессу Харрис, и регистраторша направила меня в ее офис. Вызванный лифт прибыл со сверхзвуковой скоростью и громыхнул так, что я предпочла воспользоваться лестницей.

В офисе не было ничего, кроме рабочего стола, двух компьютеров и телефона. Судя по неуступчивому выражению лица, Ванесса Харрис была не из тех, кто снисходителен к чужой глупости. На вид около сорока, симпатичное синее платье, каштановые волосы уложены аккуратно, как на рекламе щипцов для распрямления волос. Макияж… Лола называет такой «боевой раскраской»: надежное основание, на тон темнее кожи, и глянцевая красная помада.

– Знаете, много я вам сказать не могу. После трибунала дала подписку о неразглашении. – Держалась моя собеседница скованно и, похоже, уже сожалела, что согласилась встретиться со мной.

– Все, что вы скажете, останется между нами. Обещаю.

Харрис долго смотрела на меня, явно чувствуя себя не в своей тарелке, но в конце концов потребность выговориться перевесила страх перед возможным судебным преследованием.

– Я была тогда слишком неопытной, чтобы понимать, что к чему. Как продержалась там десять лет, одному богу известно. Вся внутренняя политика строилась на публичном унижении – такой текучки нигде больше не было.

– Почему же люди все-таки оставались?

Ванесса посмотрела на меня как на несмышленыша.

– Бонусы. Просто невероятные. Но и работа сумасшедшая. Если кто-то с чем-то не справлялся – увольняли в тот же день.

– И каково там было женщинам?

Харрис закусила верхнюю губу, и на ней появилось красное пятнышко.

– Я поэтому и написала куда следует. Начальство вело себя отвратительно. Собеседования с девушками, обращавшимися по поводу стажировки, проводились за обедом. Ну и, конечно, те из кожи вон лезли, чтобы получить повышение.

Было ясно, что вдаваться в детали моя собеседница не готова, и я даже посочувствовала ей. Десять лет в банке «Энджел» – вот объяснение и строгой одежды, и «боевой раскраски», за которой она пряталась.

– Вы слышали что-нибудь о сделках с использованием инсайдерской информации или об отмывании денег? – спросила я.

Ванесса лишь плотно сжала свои глянцевые губы. Страх перед возможными последствиями нарушения судебных предписаний, должно быть, не располагал к откровенности, потому что она резко закончила разговор. Провожая меня к выходу, Харрис остановилась у стеклянной стены. Внизу я видела рабочий зал – мужскую массу, разбавленную щепоткой женщин.

– Это наш операционный зал. До закрытия Футси остается двадцать минут, и кое-кто из них в глубокой заднице.

Впечатление было такое, будто смотришь оперу с выключенным звуком. Трейдеры напоминали актеров, надевших трагические и комические маски – какие либо промежуточные варианты не предусматривались. Большинство отчаянно жестикулировали, прижимая к уху сотовые. Люди носились по залу, то и дело поглядывая в сторону электронного табло, по которому бежали красные и зеленые цифры. Я даже уловила запах пота и тестостерона, но это, наверное, было лишь игрой воображения – как-никак толщина стекла достигала двух дюймов.