Читать книгу "Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - Екатерина Мишаненкова"

Ну и конечно, говоря об отношениях двух поэтов, нельзя не сказать о стихах, которые они друг другу посвящали. Между Беллой Ахмадулиной и Андреем Вознесенским существовала словно бы переписка в стихах – он писал, она отзывалась, и что там можно прочитать между строк – каждый может догадываться сам.

Вознесенский – Ахмадулиной:

Мы родились – не выживать,а спидометры выжимать!..Алый, конченый, жарь! Жарь!Только гонщицу очень жаль…

(1962. «Итальянский гараж».)

Ахмадулина – Вознесенскому:

И я его корю: зачем ты лих?Зачем ты воздух детским лбом таранишь?Всё это так. Но все ж он мой товарищ.А я люблю товарищей моих.Люблю смотреть, как, прыгнув из дверей,выходит мальчик с резвостью жонглера.По правилам московского жаргоналюблю ему сказать: «Привет, Андрей!..»

(1963. «Мои товарищи».)

Вознесенский – Ахмадулиной:

Не порть себе, Белочка, печень.Сержант нас, конечно, мудрей,но нет твоей скорости певчейв коробке его скоростей.

(1964. «Нас много. Нас может быть четверо…».)

Ахмадулина – Вознесенскому:

Так положено мне по уму.Так исполнено будет судьбою.Только вот что. Когда я умру,страшно думать, что будет с тобою».

(1972. «Андрею Вознесенскому».)

Вознесенский – Ахмадулиной:

«Мы нарушили кодекс людской –быть взаимной мишенью.Наш союз осужден мелюзгойхуже кровосмешенья. ‹…›

(1972. «Мы нарушили Божий завет».)

Ахмадулина – Вознесенскому:

«Я – баловень чей-то, и не остается оружьяума, когда в дар принимаютвой дар драгоценный.Входи, моя радость.Ну, что же ты медлишь, Андрюша,в прихожей,как будто в последних потемках за сценой? ‹…›

(1975. «За что мне все это?..».)

Ваксону вообще-то претила манера Роберта и его друга Юстаса выделять в какую-то свою особую касту так называемых «хороших, классных ребят». Нюансов в таких случаях не требовалось. Хороший парень, полезай в наш мешок хороших ребят! Поэта вообще-то трудно туда запихать, вечно будет выпирать из мешковины. Блок не был хорошим парнем. Лермонтова ненавидели хорошие ребята того времени. «Хорошим ребятам» впору в ЦК ВЛКСМ сидеть, а вот Кукуша, весьма замкнутого псевдоскромнягу, туда не засунешь. Да и Тушинскому, между прочим, такая наклейка вряд ли годится, нет-нет, Ян вовсе не из разряда классных ребят… Он хотел было выложить Роберту эти соображения, но тот его опередил:

– Вакса, ты помнишь недавние строчки Нэлки?

Когда моих товарищей корят,Я понимаю строк закономерность,Но нежности моей закаменелость

(чувствуешь новую рифму, старик?)

Мешает слушать мне, как их корят.

Мне кажется, что только эта «закаменелая нежность» и может сплотить наше поколение. Согласен?

Ваксон несколько минут молчал, глядя в чернильный мрак моря, где не было видно ни единого огонька, если не считать толстенного прожекторного луча, который время от времени поднимался из-за мыса Хамелеон, озаряя его костяной допотопный хребет, чтобы потом очертить южный свод неба, а вслед за этим возле твердынь Карадага лечь на поверхность вод и прогуляться в обратном направлении туда, где он (луч) был рожден, то есть на погранзаставу. Наконец он встряхнулся (не луч, а Ваксон) и заговорил:

– Я недавно слышал, как Нэлка читала в зале Чайковского. Это было нечто, знаешь! Она витала в своем волшебстве! Ты знаешь, я как-то странно воспринимаю стихи в декламации авторов. Слышу только музыку, тащусь вслед за ритмом и рифмой и очень редко улавливаю смысл. Особенно это относится к стихам Нэлки. Так и тогда было: все повскакали, орали восторги, и я вместе со всеми орал восторг. И вдруг меня обожгло, я понял, что она прочла в одном стихе не совсем ту версию, что была напечатана в «Юности». Вот как звучала последняя строфа:

Ну, вот и все, да не разбудит властьВас, беззащитных, среди мрачной ночи;К предательству таинственная страсть,Друзья мои, туманит ваши очи.

Мне иногда кажется, что призрак предательства за ней, а стало быть, и за всеми, волочится еще со времен Бориса…

…Возле 19-го корпуса, в котором жил Ваксон, Роберт приостановился.

– Что касается Нэлкиных стихов, Вакса, ты же ее знаешь: сегодня она читает один вариант, завтра другой. На самом деле никаких предательств не было и не предвидится. Вокруг нас вполне достойные ребята, да что там, просто классные талантливые парни, включая девочек. Прежние времена не вернутся, поверь мне.

Из романа Василия Аксенова «Таинственная страсть». Под именем Нэллы зашифрована Белла Ахмадулина.

Тут, пожалуй, надо вернуться немного назад и поговорить о том, что же было с Беллой Ахмадулиной после исключения ее из Литературного института. Ситуации была сложная, потому что она теперь не училась и не работала, а следовательно, считалась тунеядцем, что в Советском Союзе было строго наказуемо. То, что она писала стихи – не считалось работой, потому что она не была членом Союза писателей.

Неожиданно ей позвонил главный редактор «Литературной газеты» Сергей Сергеевич Смирнов и предложил помощь. «Я отказывалась сначала, – вспоминала она, – а Сергей Сергеевич очень настойчиво мне звонил и предлагал увидеться». Почему она отказывалась от предложения такого значительного человека, предлагающего помощь ей, обычной студентке, да еще и опальной, Ахмадулина не объясняла, но можно и так догадаться. Смирнов был активным участником травли Пастернака.

Однако делал он это, по всей видимости, не от души, а по должности, почему и проявил такое внимание к девушке, сделавшей то, на что у него самого духу не хватило. И, похоже, Ахмадулина это поняла – она все же согласилась встретиться, и там, в кабинете Смирнова, у них произошел любопытный разговор о том, как завистливые люди стараются затравить людей талантливых и вообще о противостоянии людей одаренных и бездарностей. Для нее это всегда был очень важный и болезненный вопрос, так, например, она говорила: «Я уверена, что обязательная черта талантливого человека – это немедленно чувствовать и любить талант другого человека. Я уверена, что все злопыхатели бездарны. У Венички Ерофеева, автора книги «Москва – Петушки» было очень своеобразное мерило таланта. Он был необыкновенно ироничный человек, и писательский талант оценивал своеобразно. Он говорил, «этому я налил бы рюмку, а вот тому – полстакана, а уж вот тому – целый стакан». Ко мне он был очень благосклонен и говорил: «Уж кому-кому, а Ахатовне я стакан бы налил».