Читать книгу "Тихая ночь - Чарльз Эллингворт"

— Их как можно скорее отправляют дальше, просто не давая им продовольственных карточек. Но большинство собираются у вокзала, в огромном лагере. Не волнуйся. Там найдется много выходцев из Силезии, с которыми можно поболтать о старых добрых временах.

И в самом деле, когда подруги завернули за угол, перед ними раскинулось море телег и палаток. Гул тысяч голосов сливался воедино, а дым костров, перемешанный с паром коллективного дыхания, схлестывался с холодным воздухом и расползался тонкой дымкой. Посреди хаоса бродили закутанные в шарфы и одеяла фигуры. Свинья, возникшая на пути у Мими и Евы, спряталась за повозку; сквозь общий шум прорвался скрипучий плач младенца.

Внезапно воздух прорезал металлический азан[73] воздушной тревоги, заунывный, воющий. По площади словно в ускоренной перемотке засновали взад-вперед люди, палатки задрожали от скрытой в них паники. Два полицейских фургона съехались нос к носу и стали извергать мужчин в высоких черных касках. Сквозь настойчивый рев сирены прорвался бестелесный голос:

— Внимание, внимание! Удар с воздуха! Удар с воздуха! Идите к вокзалу. В подвале есть бомбоубежище. Внимание! Вражеские бомбардировщики сменили курс и приближаются к городу. Удар с воздуха. Идите в бомбоубежище. Удар с воздуха!

Мими посмотрела на Еву, пережившую уже не одну бомбежку. На небрежную беззаботность, с которой та встречала предыдущие сигналы тревоги, не было и намека; ее сменил бегающий, затравленный взгляд, судорожные попытки оценить ситуацию. Вой сирены сменился коротким затишьем, и из темноты отчетливо донесся монотонный рев авиадвигателей, а сама темнота вдруг засверкала белым. Вспышки магния сливались в изящный фейерверк и осыпались сотнями звезд, отбрасывая резкие тени и оставляя за собой хвосты радужных искр. Потухшие огни сменялись все новыми и новыми взрывами света, расцвечивая небо водопадами искрящейся красоты. Мими завороженно наблюдала за тем, как из белого сияния рождалось и скапливалось над рекой нечто еще более магнетическое.

Ева схватила Мими за руку и с силой потянула в сторону вокзала.

— Черт! Это «рождественские елки»[74]. Побежали скорей!

11

Дрезден. Десять часов вечера, 13 февраля 1945 года

Фосфорический свет массовых вспышек обвел ярким контуром каждую стальную деталь в здании вокзала. Балки отбрасывали размытые тени на отраженное в стекле мерцание. Когда Мими и Ева пробегали под аркой входа, такое же зарево заливало центральный зал и платформы за ним, окрашивая клубы паровозного дыма в зловещие светотени, то затухая, то вспыхивая с новой трепещущей силой.

— Спускайся по лестнице — налево — быстрее!

Несмотря на хороший стартовый рывок, подруги достигли вершины лестницы, когда там уже скопилось целое море людей, которое с угрожающим напором силилось просочиться в узкую щель входа. В толчею вливались все новые и новые тела, тысячи ног отбивали барабанную дробь. Сквозь нее прорывались вопли. Первый взрыв прогремел в отдалении, но уничтожил всякую рациональность, и толпа, которой овладел дикий страх, еще сильнее врезалась в сдавленный перешеек лестницы. Раздалось три взрыва, один за другим, каскадом.

Ева схватила подругу за руку.

— Нет. Слишком поздно. Куда можно пойти? Куда? Куда?

Рыская взглядом по вокзалу, она прижала Мими к боковой стене, но их все равно чуть не снесла толпа, у которой теперь была только одна мысль — вернее, один инстинкт. Люди рвались в переполненную шахту лестницы, как лемминги в пропасть, и в этом не было никакой логики.

Ева и Мими почти одновременно заметили вход в тоннель. Арку венчал знак Verboten[75], но с дальнего конца просачивался призрачный свет: хоть какое-то убежище, но что с другой стороны? Они побежали на свет, который еле-еле пробивался через какое-то препятствие, видимо, бетонную стену. Стена неплотно прилегала к концу тоннеля, но взрослый человек не смог бы протиснуться в зазор, а лезть наверх было слишком высоко. Сплошной бетон.

Подруги побежали назад к вокзалу и попали под ударную волну, которая прибила их к боковой стене. Звон бьющегося стекла, отскакивающий рикошетом от большого количества поверхностей, и грохот, с которым окна обрушивались на локомотивы, заполнял все акустическое пространство, отражаясь эхом и усиливаясь внутри тоннеля. Ошеломленные, Мими и Ева поползли обратно, к торцевой стене. Мерцающие вспышки теперь невозможно было разглядеть за раскаленными взрывами. Подруги цеплялись друг за друга, когда случайный осколок барабанил рикошетом по бокам тоннеля, а сполохи нарастали до тех пор, пока стало невозможно различить, где кончается один и начинается другой. Каждая серия бомб оставляла на теле города пылающий узор. Отдаленный взрыв мог предвещать, что ужас ослабит хватку или же, наоборот, вцепится сильнее, если бомбы будут играть в классики вокруг своей цели в темпе крещендо, каждую долю секунды приближаясь к пику, который сулил неизбежное прямое попадание. Волна давления сжимала органы, изводила внутреннее ухо, отключала способность прослеживать эффект Доплера в удаляющихся шагах взрывов.

В районе вокзала наступило затишье. Но в других частях города продолжался грохот и вой разрушения, и пульсирующие сполохи озаряли стробирующим светом обе стороны тоннеля. Женщины выпустили друг друга из отчаянной хватки, не в силах поверить, что остались невредимыми после града ударов. Пыльный воздух и пар, который, как они догадались, шел от котлов разбитых локомотивов, затруднял дыхание и смазывал расцветающие огненные вспышки в бесформенную сплошную молнию.

Ева и Мими снова направились к входу в вокзал, где занавеси тумана — исчадия паровозного дыма — то смыкались густыми клубами, то расступались, приоткрывая картину грандиозного разрушения. Через огромные дыры в крыше адское варево поднималось к небу, которое из черно-белого фотографического негатива перекрасилось в огненно-оранжевый тон, испещренный мириадами вспышек, загоравшихся теперь так часто, что возникал эффект окклюзии — свет перекрыл тьму.

На двух размозженных вагонах, изрыгавших пламя и дым, беспомощно растянулся локомотив. Его гудок заклинило на пронзительном вопле баньши[76], который милосердно заглушал крики гибнущих под завалами и от огня или искалеченных и раненых, корчившихся под ногами у тех, кого сковал шок. Главный вход обвалился, и огонь и дым сочились по лестнице в подвалы. У стены виднелся холмик еще шевелившихся тел: один из вагонов снесло с рельсов и протащило по платформе, как дьявольский снегоочиститель, сметающий все на своем пути. Теперь он лежал на боку, истекая густым дымом. Отрезанная от Мими и Евы непреодолимой преградой, стояла девочка в школьном берете и с сумкой через плечо. Она смотрела на ошметки руки, болтавшиеся на хряще и артерии, которая заливала платформу фонтаном крови.