Читать книгу "Райская птичка - Трейси Гузман"

Элис не хватало ни сил, ни стойкости, чтобы взбираться по длинному пролету лестницы, ведущей на второй этаж, поэтому за ней остался первый. Она занимала всего две комнаты и не столько занимала, сколько блуждала между ними – между гостиной с высоким потолком и большими окнами, идущими от фасада к задней части здания, и маленькой комнаткой на противоположной стороне, которая когда-то, наверное, была кабинетом, но теперь стала спартанской, как монашеская келья, спальней, помещая в себе лишь кованый остов придвинутой к стене двуспальной кровати. По ночам Элис перекатывалась на бедро и прижималась как можно ближе к стене, кладя на нее раскрытую ладонь и ожидая, что дом задышит и заговорит своим скрипучим голосом.

Через несколько недель Элис заметила узор вмятин на ковре в коридоре – тропинку, которую она протоптала, волоча себя из спальни к креслу в углу гостиной и назад. Сейси, экономка, которую Натали нашла вскоре после переезда, поставила перед креслом скамеечку для ног, а на спинку с подголовником набросила плед. Элис проводила дни, закутавшись в одеяло и глядя на задний двор через окна, рамы которых, распухшие, побитые плесенью, едва удерживали стекла на месте. Старое стекло искажало очертания зарослей кампсиса и жимолости, превращая сад в нечто размыто-тропическое. Немногие птицы, которых она узнавала – пересмешники, желтогрудки и тауи, – двигались лениво, словно усыпленные жарой.

Элис потеряла аппетит, сон, ощущение времени. Сейси уговаривала ее есть завтраки, какие обычно готовят для инвалидов: нежные рисовые пудинги, молочные гренки, яйца всмятку и кукурузные каши. Но у еды не было запаха, а на вкус она была как свинец. Неумолимые часы смыкали ряды против любого отступления от рутины, и дни текли по накатанной колее, один за другим. Жара усиливалась и затухала, потом снова усиливалась – и так весь долгий август и сентябрь. Дневной свет будто приклеился к небу, отказываясь меркнуть. Какими невыносимо яркими были комнаты! Их белая краска блестела, как лед, разъедая глаза. Даже когда она крепко зажмуривала их, свет пробивался к ней из-под век.

По ночам насекомые звали друг друга. Элис лежала без сна, слушая их стрекотание и пиликанье – музыкальную волну, которую невозможно было отключить. Тянулись часы, и в какой-то момент кровать переставала быть кроватью, превращаясь в глубокий колодец со скользкими замшелыми стенками, по которым невозможно было вылезти наверх. Элис просыпалась от мелких погружений в полусон, мокрая от пота, вся в мурашках, на простынях, сбитых в комки. Сны оставляли по себе эхо воды, которое она слышала потом весь день. Тихий, мерный плеск отгонял давящую жару, успокаивал воспаленные суставы, взывал к ней, поднимаясь от лодыжек к коленям, смывал пот из-под грудей, окутывал плечи, холодил губы, потом наполнял уши. Элис дрейфовала между комнатами, подхваченная подводным течением. Но kaboutermannekes не появлялись, чтобы указать ей дорогу.

День сейчас или ночь? Пятница или вторник? Она приняла обезболивающие? Лучше на всякий случай выпить больше. Вдруг Натали тряхнула ее за плечи, и вспышка боли выжала ее обратно в реальность.

– Ради Бога, Элис. Оденься. Походи по двору. Найди себе применение.

Элис встала, жалея, что не может тряхнуть Натали в ответ, тряхнуть так, чтобы у той расшатались зубы:

– Ты чудовище.

Лицо Натали осталось бесстрастным. Она взбила подушки на диване, на котором никто никогда не сидел, и отвернулась от Элис.

– Если это все, на что тебя хватает, то все к лучшему. Такая слабачка не способна быть ничьей матерью.

Эта жестокость разожгла что-то горькое, и оно поднялось к горлу Элис, перекрыв ей дыхание.

– Такая эгоистка, как ты, тоже.

Это было самое страшное, что пришло Элис в голову. На лице сестры вспыхнул гнев, но эта вспышка быстро погасла. Натали уставилась на нее с натянутой, застывшей на губах улыбкой. Элис невольно вздрогнула.

– Ты ненавидишь меня, Элис? – спросила Натали, почти с радостью. – Наверное, да. Но должна признать, что ты меня удивила. Я не думала, что ты на это способна.

Элис осела в кресло, найдя позвоночником знакомый изгиб. Могла ли она ненавидеть родную сестру? Не означает ли это, что она такое же чудовище, каким назвала Натали? Она вспомнила, как Томас пытался ее предупредить и как она его оборвала, не желая слушать ничего дурного о своей семье. Одно дело мысленно перечислять недостатки родных, и совсем другое – слышать, как посторонний называет их вслух.

Она покачала головой:

– Я не ненавижу тебя.

Натали пожала плечами и, подойдя к пыльному зеркалу в конце гостиной, подобрала выбившиеся пряди волос в шиньон, разгладила юбку:

– У меня собеседование. Когда вернусь, точно не знаю.

– Собеседование?

– Чтобы устроиться на работу. Кто-то должен зарабатывать деньги, чтобы у тебя не заканчивались все эти пузырьки с таблетками, которые ты так быстро поглощаешь.

– Но у нас есть деньги от продажи дома.

Натали подкрасила губы розовым и слегка поджала их, разглядывая себя в зеркале:

– Уже нет.

– Нет? – у Элис пересохло во рту. – Как это нет? Мы ничего не покупали.

Плата за дом, какой бы заниженной она ни была из‑за срочной продажи, вкупе с небольшой страховой суммой, которую оставили им родители, виделась ей единственной гарантией того, что она не окажется на улице.

– Хочешь сказать, у нас нет денег?

Терпение Натали лопнуло.

– У нас есть деньги, чтобы покупать продукты и оплачивать коммунальные услуги. Какое-то время. Мы с юристом все рассчитали.

Она заправила за ухо завиток и пригладила его к прическе.

Элис вспомнила юриста, с которым они встречались после смерти родителей. И вспомнила его реакцию на Натали: как от запаха ее духов кровь поднималась по его шее и заливала его впалые щеки, сколько раз он моргнул – четыре – когда Натали положила руку на стол ладонью вверх.

– Но куда…

Натали оборвала ее:

– Стипендия стипендией, Элис, но твои игры в юного натуралиста влетели нам в копеечку. Ладно бы еще хоть какая-то польза была от твоего частного колледжа. Но увы. А все эти вызовы врачей на дом? Я не имею в виду ревматолога и физиотерапевта с их анализами крови и пилюлями. Я говорю об акушерке. Могла бы задуматься об этом, – она достала из сумки косметичку и припудрила нос. – Что-то я не заметила, чтобы отец рвался платить.

Она умолкла и поймала в зеркале взгляд Элис. Лицо Натали стало по-кошачьи беззаботным.

Элис вытянулась в кресле, затаив дыхание, чувствуя дрожь каждой мышцы, безуспешно пытаясь вспомнить, звала ли она его в бреду, выдала ли их нечаянным словом или поступком. Неужели Натали как-то узнала о Томасе?

Сестра вдруг вытащила из волос шпильки и тряхнула головой:

– Думаю, лучше с распущенными. Не знаю, когда вернусь. Впрочем, это неважно. Ты будешь спать. Знаешь, Элис, свежий воздух тебе все-таки не помешает.