Читать книгу "Странник и его страна - Михаил Веллер"

А на пунктах проводим счетку: в хошане рукав с форточкой, баран протискивается по одному на волю, а четверо нас считают: один считает вслух и громко отмечает, вскрикивая: «Полста!», а второй его контролирует, третий же в стороне отмечает прутиком черточки на земле, зачеркивая десятки и начиная линейки новых полусотен, четвертый в свою очередь контролирует третьего, чтоб не сбился. Это очень точный способ, две тысячи учитываются без ошибок. Очень редко мы сомневаемся, загоняем гурт обратно в хошан и считаем по новой.

И характерно, что месяцами в седле ни у кого не окривели ноги и никто никогда не сбил задницу.

Кунгур, Онгудай, Усть-Мута, Усть-Кокса, Черный Ануй…

В головке гурта идут два десятка козликов. Они любопытны и самостоятельны, они понимают, чего от них хотят и идут куда надо: тупые бараны идут за ними, иначе при любой команде баран норовит сбиться в кучу и держаться ее. Когда я заснул у костра, один козлик спер у меня из кармана последнюю пачку чая.

Барана из нагана

Если рельеф совсем уж горист, лесист и неудобен, скотопрогонные трассы соприкасаются с дорогами. Мы с шоферами не любим друг друга. Они пугают скот, мы загромождаем дорогу. Карабины нам давать перестали. В горах все просто. Почему не пробить суке радиатор, чтоб не наглел. Потом замучишься определять, кто из бородатых вахлаков стрелял. А хоть бы и не в радиатор.

По возможности обе стороны стараются извлекать из встреч пользу.

Пьем утром чай у дороги. Солнце встало, баран поднялся, Ваня лагерь ломает, увязывает таратайку. Кайфуем через затяжку. Сейчас седлаемся и погнали.

Останавливается почтовая машина, синий фургон. Слезает из кабины матерый тяжелеющий почтовик лет сорока:

– Ребята, барана не продадите?

– Да он уже встал. Заклянёшься ловить.

Русский баран, алтайский, хвостатый, в броске за задние ноги ловится нормально. Монгольский, курдючный, шустрый, на ногу высок, увертлив как рыба.

– Цену скажите, я заплачу.

– Раньше подъезжай. Свежевать еще. Гнать уже пора, поздно.

У нас заначено рублей тридцать от прошлого барана. Не волнуют лишние деньги.

– Ребята, мне сыну на свадьбу.

– Свадьба не похороны, отпразднуете.

Мужик настырен. Из недораскулаченных.

– Ребята, у меня и выпить уже куплено. Могу сразу водкой расплатиться, если хотите.

Это мигом меняет настроение. Мужик предъявляет коробку с пятью поллитрами.

– Но ловить будешь сам, – снисходит Володя Камирский. – Ну – неси свою коробку! Чего встал, почта уже доставлена. Адресату.

Ваня достает кружки и хлеб. Мы потираем руки. День начинается классно. Хорошо, что бутылок пять на семерых. Если больше, можно ждать проблем, были случаи.

– Так как твоего сына зовут? Ну – за него! А не насвистел?

Шофер почтовика, долговязый лохматый юнец, за этим завтраком богов заменяет нам телевизор со смехопанорамой. Он заходит в гурт, тянет руки и рыбкой прыгает на ближайшего барана. Баран прянул, вильнул, и ловец во ржи уже отбил все брюхо об землю.

– Ловкий он у тебя, – одобряет Ваня. – В комики поступать будет?

Почтовик подзывает шофера, расстегивает куртку и достает из кобуры наган.

– На, убей.

Мы внимательно следим. Боевое оружие. Легендарный наган. В руках не держали, живьем не видели, кино. Стараемся не подать виду.

– Ты что? Дурак? Попортишь! Смотри! – срывается Колька Черников.

Лохматый юнец встал к гурту и стреляет в середину. Как бич хлопнул. Гурт рванул на три метра и встал. Юнец помахал руками и погнал баранов с места происшествия. Искал добычу. Это цирковой трюк: выстрелить в середину гурта и никуда не попасть.

– Хорэ! – завопил народ. – Надырявит тут!

Я не выдерживаю:

– Давай я сделаю.

Беру у пацана готовно протянутый шпалер. Обшарпанная рабочая машина. Над щечкой – клеймо: «Тульский оружейный з-д им. Петра Великого. 1916».

Медленно обхожу вплотную по краю гурта. Ближний ряд барана течет вкруговую навстречу, стремясь оказаться у меня за спиной. Выбираю серого гладуха в пяти метрах. Ступаю шаг вбок, оказываясь прямо перед ним. Он останавливается и смотрит на меня. Держит дистанцию.

Я взвел курок, поднял наган, и у меня начался мандраж. Позорный и неудержимый. Ствол так и заходил.

Я поднял левую руку и положил ствол на запястье. К собственному изумлению, попасть и не опозориться оказалось очень важно.

В полсотне метров бригада замерла. Смотрят. Ждут.

Лоб барана оказался с донышко стакана. И покат, как лобовой скос танка. Почти горизонтален. С боков лба на меня смотрели два внимательных глупых глаза.

Я вдохнул, на выдохе задержался, умерил ход мушки посреди лба и стал выбирать спуск.

В миг попадания ничего не произошло. Чуть дунула в стороны шерсть на его лбу. А он стоял и смотрел. Попал? Я не понимал.

Потом вдруг баран резко, на месте, кувыркнулся в воздухе вбок и упал на спину. И не шевелился.

Я стал дышать, отнес почтмейстеру наган, выпил полкружки и закурил. Уже заседлавшийся Каюров подвез барана и стал с Шишковым свежевать.

– Смотри, – он сунул палец в отверстие чуть правей центра лба.

В комментариях, по жизни кратких и смачных, к подначке просачивалась зависть. Всех мужиков тянет пострелять, ну. Пацаны мы.

– Сколько их резано, сколько гнато, – посмеивался Ваня, цедя остатки, – но чтоб из нагана застрелить, да, Миша, еще не слыхал…

– Комсомольский почин!

Вертячка

Сдох баран от вертячки. Это вроде скоротечной собачьей чумки для мелкорогатых. Сложился боком, завертелся вокруг себя. Упал и затрясся.

Заметили вовремя, приняли меры. Барану отрезали голову, сняли шкуру, выпотрошили.

Провели совещание. За перегон на вертячку можно списать голов пять. Больше не позволят, вычтут по весу как за питание. Жрать его стремно. Как бы самим червя в мозги не схватить. Бросить жалко. Добру пропадать.

Легко убедив друг друга, что скотские болезни не заразны, а мясо хорошее, решили продать в деревню. Вы чо, пятьдесят рэ.

Крепковский сказал, что он ближнюю деревню знает, раз в шестой здесь проходит, приторочил тушу в мешке и стал огибать гору.

– Ко-ля-аа!! Мы вон там встанем! У озера встанем! Вон того!

Пока резали, пока решали, Женя Шишков, нервный наш, вспыльчивый, уехал с таратайкой хрен знает куда. Его всегда не туда заносит. Его одного отпускать нельзя. Но он попросился отдохнуть на таратайке денек-другой, хватит Ване прохлаждаться, пускай погонит немного, плешь полицейская.