Читать книгу "Августовские пушки - Барбара Такман"

Но Мольтке еще не договорил. Что же станет делать Бельгия, спросил он майора Мелотта, если мощная иностранная армия вторгнется на ее территорию? Атташе ответил, что Бельгия будет защищать свой нейтралитет. Пытаясь узнать, ограничится ли Бельгия протестом, как думали немцы, или будет сражаться, Мольтке попросил его быть более конкретным. Когда Мелотт сказал: «Мы выступим всеми имеющимися у нас силами против державы, посягнувшей на наши границы», — Мольтке как бы между прочим заметил, что одних благих намерений недостаточно: «Вы также должны иметь армию, способную выполнить задачи, вытекающие из обязательств по сохранению вашего нейтралитета».

Вернувшись в Брюссель, король Альберт немедленно потребовал представить ему доклад о ходе разработки мобилизационных планов, но узнал, что никакого прогресса в этом деле не достигнуто. Исходя из того, что ему стало известно в Берлине, король добился согласия де Броквиля на составление плана кампании, основанного на предположении германского вторжения. Ему также удалось назначить ответственным за эту работу своего протеже, которого поддерживал также и Гале, — энергичного полковника де Рикеля. Разработку планов намечалось закончить в апреле, но к этому сроку она не была выполнена. Тем временем де Броквиль назначил другого офицера, генерала де Селье де Моранвиля начальником генерального штаба, тем самым поставив его по должности выше де Рикеля. В июле все еще продолжалось рассмотрение четырех независимых планов концентрации войск.

Неудачи не поколебали решимости короля. Его политика была отражена в меморандуме, который капитан Гале составил сразу после берлинского визита. «Мы полны решимости объявить войну любой державе, намеренно нарушившей наши границы, и воевать с использованием всех имеющихся у нас сил и ресурсов, а если потребуется, то и за пределами нашей страны. Мы не прекратим военных действий даже тогда, когда захватчик отступит с нашей территории, вплоть до заключения всеобщего мира».

Второго августа король Альберт, председательствовавший на заседании Государственного совета, начавшегося в 9 часов вечера во дворце, начал свое выступление словами: «Наш ответ должен быть «нет», невзирая на последствия. Наш долг — защищать территориальную целостность страны, и мы должны добиться этой цели». Тем не менее он предупредил, чтобы никто из присутствующих не питал иллюзий: последствия будут самыми серьезными и страшными, враг беспощаден. Премьер де Броквиль призвал колеблющихся не верить обещаниям Германии освободить бельгийскую территорию после войны. «Если Германия победит, — сказал он, — Бельгия независимо от занятой ею позиции окажется присоединенной к Германской империи».

Один престарелый министр, недавно принимавший в своем доме шурина кайзера, герцога Шлезвиг-Гольштейна, не мог сдержать гнева, вызванного вероломством своего гостя, который только накануне заверял его в дружбе Германии. Он не переставал сердито ворчать и возмущаться по этому поводу в течение всего заседания. Когда встал начальник генштаба генерал де Селье и начал объяснять суть оборонительной стратегии, которую нужно было принять, его заместитель полковник де Рикель процедил сквозь зубы: «Il faut piquer dedans, il faut piquer dedans. Мы должны ударить их в самое уязвимое место». Отношения этих двух офицеров, по свидетельству одного из коллег, были «заметно лишены взаимных любезностей». Получив слово, де Рикель удивил своих слушателей тем, что предложил упредить врага, атаковав его на собственной территории до того, как он сможет пересечь бельгийскую границу.

В полночь заседание было отложено. Комитет в составе премьера, министра иностранных дел и министра юстиции, вернувшись в здание МИДа, приступил к составлению проекта ответа. Они целиком были поглощены этой работой, когда в темный двор, освещаемый лишь светом окон первого этажа, въехал автомобиль. Пораженным министрам сообщили о прибытии германского посланника. Было 1:30 ночи. Что ему нужно в этот час?

Ночное беспокойство герра фон Белова было вызвано растущей тревогой его правительства тем, какой эффект возымел германский ультиматум на бельгийцев, ныне изложенный на бумаге. Было задета бельгийская национальная гордость. Обратного хода не было. Долгие годы немцы твердили сами себе, что Бельгия не будет сражаться, но, когда этот час наступил, они, хотя и с опозданием, начали терзаться сомнениями. Если бы Бельгия мужественно и громко заявила «Нет!», то это произвело бы на нейтральные страны в других частях мира впечатление, крайне неблагоприятное для Германии. Однако Германия пеклась не столько об отношении к ней нейтральных государств, как о той задержке, которая нарушила бы составленные графики. Бельгийская армия, решив сражаться, «а не выстроиться вдоль дороги», отвлекла бы на себя дивизии, необходимые для марша на Париж. Разрушение железных дорог и мостов помешало бы просчитанному движению германских войск, нарушило бы пути подвоза и вызвало бы целую цепь других неприятных явлений.

Поразмыслив, германское правительство направило герра фон Белова среди ночи во дворец, чтобы попытаться повлиять на ответ бельгийцев, выдвинув новые обвинения против Франции. Посланник информировал ван дер Эльста о том, что французские дирижабли сбрасывали бомбы и что французские патрули пересекли границу.

— Где произошли эти события? — спросил ван дер Эльст.

— В Германии, — последовал ответ.

— В таком случае я не могу считать эти сведения достоверными.

Германский посланник попытался было объяснить, что французы не уважают международное право и поэтому следует ожидать, что они нарушат нейтралитет Бельгии. Однако хитроумный логический прием не достиг своей цели. Ван дер Эльст указал своему посетителю на дверь.

В 2:30 ночи совет вновь собрался во дворце, чтобы одобрить составленный министрами ответ. Бельгийское правительство, говорилось в нем, «принесло бы в жертву честь своей страны и свои обязательства перед Европой», если бы приняло германские предложения. Оно объявляло о своей «решимости отразить всеми имеющимися в его распоряжении средствами любое посягательство на права его страны».

После принятия без каких-либо изменений предложенного ответа в совете начались споры по поводу требования короля не просить страны-гаранты о помощи до тех пор, пока немцы не вступят на бельгийскую территорию. Несмотря на яростные возражения, Альберту удалось добиться своего. В 4 часа утра совещание закончилось. Министр, последним выходивший из кабинета, видел, как король Альберт стоял лицом к окну, держа в руках копию ответа, и глядел вдаль — туда, где начинало светлеть предрассветное небо.

В ту ночь 2 августа в Берлине также шло совещание. Собравшись в доме канцлера, Бетман-Гольвег, генерал фон Мольтке и адмирал Тирпиц обсуждали вопрос об объявлении войны Франции. Такое же совещание, но в отношении России они провели прошлой ночью. Тирпиц «снова и снова» жаловался, что он не понимает, зачем вообще понадобились эти декларации о войне. В них всегда ощущается «привкус агрессии», армия может выступить «без подобных вещей». Бетман указал, что объявить войну Франции необходимо потому, что Германия хочет пройти через территорию Бельгии. Тирпиц повторил предупреждения Лихновского из Лондона, что проход через Бельгию неминуемо вовлечет в войну Англию: он предложил отсрочить, если возможно, вступление войск в Бельгию. Мольтке, придя в ужас при мысли о новой угрозе его графикам, сразу же заявил, что это «невозможно»: ничто не должно мешать нормальной работе «транспортного механизма».