Читать книгу "Августовские пушки - Барбара Такман"

Большинство бельгийцев кайзеру верило. Они всерьез принимали данные им гарантии независимости. Бельгия с пренебрежением относилась к своей армии, обороне границ, крепостям, всему, что ставило под сомнение защищающий ее договор о нейтралитете. Куда больше тревожил социализм. Безразличие общества к событиям за пределами самой Бельгии, занятость парламента исключительно внутриэкономическими проблемами привели к тому, что армия пришла в такой упадок, что находилась примерно на уровне турецкой. Солдаты были плохо дисциплинированы, расхлябаны, неопрятны, не отдавали честь, не слушались в строю и отказывались ходить в ногу.

Офицерский корпус был немногим лучше. Поскольку армия считалась излишним и едва ли не абсурдным институтом, она не могла привлечь в свои ряды ни лучшие умы, ни способных и честолюбивых молодых людей. Тот, кто выбирал военную карьеру и проходил через обучение в Ecole de Guerre, оказывался инфицирован французской доктриной «порыва» и «решительного наступления». Они придерживались поразительной формулы: «Чтобы с нами считались, мы должны атаковать. Вот что главное».

Несмотря на все величие идеи и подъем духа, эта формула плохо согласовывалась с реальным положением Бельгии, а доктрина наступления, которая так странно утвердилась в умах генерального штаба, не вязалась с обязательствами Бельгии соблюдать нейтралитет, что требовало, в свою очередь, ориентации исключительно на оборонительную стратегию. Нейтралитет запрещал бельгийским военным разрабатывать свои планы в сотрудничестве с какой-либо страной и заставлял их считать врагом ту страну, чей солдат первым шагнет на ее территорию, будь то англичанин, француз или немец. В подобных условиях весьма непросто разработать четкий план военной кампании.

Бельгийская армия состояла из шести пехотных и одной кавалерийской дивизии, в то время как через территорию Бельгии, согласно немецким планам, предстояло пройти 34 германским дивизиям. Обучение и вооружение бельгийской армии были крайне недостаточны, огневая подготовка — низкой: запасы боеприпасов позволяли проводить стрельбы всего два раза в неделю из расчета по одному выстрелу на человека. Обязательная воинская повинность, введенная лишь в 1913 году, сделала армию еще более непопулярной. В тот год, когда из-за границы доносились грозные раскаты приближающейся бури, парламент неохотно согласился увеличить численность армии с 13 до 33 000 человек, но средства на укрепление обороны Антверпена обязался выделить при условии, что расходы на это будут возмещены за счет сокращения длительности военной службы. Генеральный штаб был создан только в 1910 году после решительного настояния короля.

Эффективность этого органа была ограничена глубокими расхождениями во взглядах входивших в его состав офицеров. Одни отстаивали наступательный план, в соответствии с которым армия при угрозе войны сосредоточивалась на границах. Другие выступали за оборонительную стратегию и предлагали сконцентрировать силы на внутренних рубежах. Немногочисленная третья группа, в которую входили король Альберт и капитан Гале, ратовала за оборону на позициях, находящихся в максимальной близости от угрожаемых границ, не подвергая при этом риску коммуникации, ведущие к укрепленной базе в Антверпене.

Пока на европейском горизонте сгущались тучи, офицеры бельгийского штаба растратили энергию на споры, так и не разработав плана концентрации войск. Их затруднения усугублялись еще и тем, что они не могли решить, кто же будет их противником. Наконец был выработан компромиссный проект, но существовал он лишь вчерне, без приложения железнодорожных графиков, росписей пунктов снабжения и мест сосредоточения войск.

В ноябре 1913 года короля Альберта пригласили в Берлин, так же как девять лет тому назад его дядю. Кайзер устроил в его честь королевский обед, стол был украшен фиалками и накрыт на пятьдесят пять гостей, среди которых были военный министр генерал Фалькенхайн, министр имперского флота адмирал Тирпиц, начальник генерального штаба генерал Мольтке и канцлер Бетман-Гольвег. Бельгийский посол барон Бейенс, также присутствовавший на обеде, отметил, что все это время король имел необычно мрачный вид. После обеда он видел, что король разговаривало Мольтке. Лицо Альберта, слушавшего генерала, с каждой минутой все больше темнело. Покидая дворец, король сказал Бейенсу: «Приходите завтра в девять. Я должен поговорить с вами».

Утром он совершил прогулку с Бейенсом от Бранденбургских ворот мимо блестевших белым мрамором и застывших в героических позах скульптур Гогенцоллернов, укутанных, к счастью, туманом, до Тиргартена, где они смогли поговорить «без помех». Альберт признался, что уже в начале своего визита он был шокирован Вильгельмом, когда на одном из балов тот указал ему на генерала — этим генералом оказался фон Клук, — который, по словам кайзера, выбран «возглавить марш на Париж». Затем вечером накануне обеда кайзер отвел Альберта в сторону для личной беседы и разразился истерической тирадой против Франции. По его словам, Франция не прекращает провоцировать его. Как результат подобного отношения, война с ней не только неизбежна, она вот-вот разразится. Французская пресса наводнена злобными угрозами в адрес Германии, закон об обязательной трехлетней военной службе явился явно враждебным актом, и движущая сила всей Франции кроется в ненасытной жажде реванша. Альберт попытался разубедить кайзера — он знает французов лучше, каждый год посещает эту страну и может заверить кайзера в том, что французский народ не только не агрессивен, но, напротив, искренне стремится к миру. Напрасно — кайзер продолжал твердить о неизбежности войны.

После обеда этот припев подхватил Мольтке. Война с Францией приближается. «На этот раз мы должны покончить с этим раз и навсегда, Вашему величеству трудно представить, каким неудержимым энтузиазмом будет охвачена Германия в решающий день». Германская армия непобедима; ничто не в силах противостоять furor Teutonicus, натиску тевтонцев; ужасные разрушения отметят их путь; их победа не вызывает сомнений.

Обеспокоенный причиной столь поразительных откровений, а также их содержанием, Альберт мог лишь прийти к выводу, что предназначены они для того, чтобы запугать Бельгию и заставить ее пойти на сговор с Германией. Очевидно, немцы приняли определенное решение. Нужно было предупредить Францию. Он дал инструкции Бейенсу проинформировать обо всем Жюля Камбона, французского посла в Берлине, и попросить передать эти сведения в самых сильных выражениях президенту Пуанкаре.

Позднее король и посол узнали, что на том же обеде майор Мелотт, бельгийский военный атташе, услышал от разоткровенничавшегося Мольтке еще более поразительные вещи: война с Францией «неизбежна», она намного «ближе, чем вы думаете». Мольтке, обычно проявлявший большую сдержанность в разговорах с иностранными военными атташе, на этот раз «распоясался». Судя по его словам, Германия не хочет войны, однако генеральный штаб «находится в состоянии готовности натянутого лука». Он сказал, что «Франция должна решительно прекратить провоцировать и раздражать нас, ибо в противном случае нам придется прибегнуть к действиям. Чем скорее, тем лучше. Мы сыты по горло этими постоянными тревогами». В качестве примеров подобных провокаций, не считая «крупных дел», Мольтке назвал холодный прием, оказанный германским авиаторам в Париже и бойкот парижским обществом майора Винтерфельда, германского военного атташе. На это горько жаловалась мать майора графиня д’Альвенслебен. А что касается Англии, что ж, германский флот создан не для того, чтобы прятаться в гаванях. Он атакует и, возможно, будет разбит. Пусть Германия потеряет свои корабли, но Англия утратит господство на морях, которое перейдет к Соединенным Штатам. Только они окажутся победителями в европейской войне. Англия это понимает, сказал генерал, сделав неожиданный логический поворот, и поэтому, вероятно, останется нейтральной.