Читать книгу "Время спать - Дэвид Бэддиэл"

— Иди сюда, — прошипела она. — Подойди и загляни.

— Может, ты мне просто скажешь, что там?

— ПОДОЙДИ И ЗАГЛЯНИ ТУДА!

С несчастным выражением лица я отправился к бачку, передвигаясь вдвое медленнее Лидии Фриндель, а когда все же подошел, то никак не решался взглянуть вниз. Но любопытство одолело: несмотря на страх, меня словно подталкивала невидимая рука — это чем-то напоминает мое поведение с застенчивыми женщинами. Я увидел Ника — дрожащего, голого и хнычущего. Его глаза были крепко зажмурены — так он отгородился от окружающего мира, скорчившись, как зародыш, в этой весьма сырой, прогнившей утробе.

— Может, полицию вызовем? — шепотом спросила Дина.

— Зачем? Разве он нарушает закон?

— Ну, во-первых, это нарушение общественного порядка. Во-вторых, вторжение в частные владения.

— В смысле?

— Ну, это же твой бачок?

Только тогда я понял, что они с Ником еще не знакомы. Чудесная возможность это исправить.

— Да, но… боюсь… дело в том, что… это и его бачок тоже.

— Как так?

— Это мой сосед по квартире.

Лицо девушки перекосило. На месте осталась только правая бровь. Было очевидно, о чем Дина думает, но на всякий случай она мне все высказала.

— Твою мать, Габриель! Я думала, что отношения с человеком, который оказался психом и убийцей, будут самым страшным эпизодом в моей личной жизни!

Разозлившись, она говорила с явным американским акцентом.

— Но ни фига! Мне точно надо было сойтись с Чарльзом Мэнсоном, не иначе.

Дина отчаянно жестикулировала — похоже, у нее черный пояс по сарказму.

— Так и надо было сделать. По крайней мере, мне не пришлось бы мириться с выдуманными замужествами, выпрыгивающими из кастрюль лягушками и вот с этим! С этим гребаным… с тем, что у тебя во дворе дают нудистский вариант «Лысой певицы». А в главной роли — твой сосед!

— Дина…

— Габриель?

Это был голос Ника: безжизненный, опустошенный — странное подобие его и без того невыразительного брэдфордского выговора. Я подошел к мусорному бачку. Он смотрел на меня оттуда, разинув рот, как только что вылупившийся птенец. Изливая свою измученную душу, Ник утопал в слезах. Когда он меня увидел, что-то в его голове перевернулось: открылась какая-то дверь и мы на секунду оказались в общей плоскости понимания; он узнавал меня, а я угадывал крупицы Ника, плавающие в его бесцветных зрачках. Затем он сказал простые и очень грустные слова:

— Помоги мне.

Я собрался было вызвать «скорую помощь», но подумал, что, хоть ситуация и критическая, сирены и носилки здесь ни к чему (это, скорее, вялотекущая критическая ситуация), к тому же я не хотел ждать ее четыре или пять часов, поэтому поймал такси. Собирая по кусочкам бессвязную речь Ника, мы поняли, что он сегодня решил пойти мыть лобовые стекла на перекрестке. Поскольку день выдался солнечный, он решил пойти голым. После второй или третьей серьезной аварии на Камден-роуд вызвали полицию. Он как-то — не совсем ясно как: по словам Ника, были задействованы астральные силы — умудрился убежать от полицейских и спрятался в нашем мусорном бачке, поскольку был уверен, что за ним охотится отряд людей с огромными сачками. Когда он это сказал, усатый водитель-киприот, который, казалось, не слушал нас, остановил машину и потребовал, чтобы мы выметались, подумав, наверное: «Какого черта я везу этих гребаных психов?» Но Дина (материнское сочувствие к явно беспомощному Нику все же вытеснило раздражение) так наорала на беднягу, что он в ужасе поехал дальше.

Мы привезли Ника в травматологический пункт. Привезли душевнобольного человека в травматологический пункт. Я не знал, что еще делать. Людей в белых халатах, которые в английских комедиях шестидесятых годов начинают носиться туда-сюда, как только кто-то принимается кричать и нести бред, не видно. Понятия не имею, что дальше делать.

Вот мы с Диной и сидим здесь (Ник, придя в пугающе странное и парадоксальное состояние маниакального спокойствия, ушел со словами «мне надо кое-куда позвонить») на желтых пластиковых стульях, выстроившихся в шеренгу в приемной травматологического пункта. Слева от меня сидит высокий блондин, лицо и шея которого рассечены осколками пивной бутылки, а позади него — бесцветная женщина с платком на плечах, у нее подбит глаз и кровоточит рот, а подвыпивший муж объясняет ей, что врачу нужно будет рассказать историю про скользкие полы и непонятно откуда взявшиеся дверные ручки. За ними сидят другие пациенты с какими-то менее очевидными травмами, и на всех этих лицах читается грусть людей, сидящих в травматологическом пункте. Мы торчим здесь с половины двенадцатого. В руке у меня сжаты розовые обрывки номерка, который выдала мне медсестра; у них тут как в театре, только кровь настоящая. На номерке написано «43»; табло с цифрами — черт знает, как оно правильно называется — зависло над стойкой приемной на цифре «38». Уже шестьдесят седьмую минуту ничего не меняется.

Дина спит на моем плече. Как ни странно, я не считаю это дикой пародией на то, как она заснула на моем плече той ночью: она мне доверяет больше, чем прежде, рядом со мной она чувствует себя в безопасности. На мои плечи опускается метафорический плащ — плащ защитника; хотя, если взглянуть на ситуацию в люминесцентном свете больничных ламп, то все дело окажется в том, что она может заснуть, а я — нет. Время от времени ее голова соскальзывает мне на грудь, но каждый раз Дина, не просыпаясь, сама кладет ее обратно мне на плечо — даже не верится, что бывает такой крепкий сон.

Все это: запах карболки, смешанный с запахом острых желудочно-кишечных заболеваний, мерное гудение больничных вентиляторов, мигание монитора дежурной сестры — с трудом поддается восприятию, затуманенному усталостью настолько, что вся эта история кажется уже воспоминанием, хотя и происходит прямо сейчас. Чуть раньше я пытался добиться от стоящего у туалетов автомата «Голд Бленд» чашки кофе, но когда коричневая жидкость с яростью выбросилась в серовато-желтый пластиковый стакан, понял, что не смогу донести его, потому что при любом движении кофе проливался, а это вызывало непроизвольные движения руки, из-за чего проливалось еще больше кофе, и, дойдя до стойки приемной, я подумывал о том, чтобы обратиться за помощью в связи с полученными ожогами первой степени.

Молодой человек азиатской наружности, который последним заходил к врачу — у бедняги на лбу вырезан британский флаг, — ковыляет мимо стойки приемной, лоб у него как-то хитро перебинтован. Восьмерка на табло с цифрами медленно, как в диафильме, ползет вниз, сменяясь девяткой. Я слышу, как сидящая за нами пара поднимается со стульев и низкий мужской голос сурово спрашивает, поняла ли она, что нужно говорить врачу. Возвращается Ник. Он протискивается между ними и усаживается рядом со мной, не обращая внимания на то, что подвыпивший мужик обернулся и смотрит на него весьма недружелюбно. К счастью, бесцветная женщина дергает мужа за рукав, давая повод отвернуться, а иначе он бы стоял тут вечно.