Читать книгу "Русский жиголо - Владимир Спектр"

Однажды она вышла за сигаретами и не вернулась, а я прождал ее весь день и лишь на следующее утро узнал, что в магазинчике, где она обычно делала покупки, был совершен теракт, взрыв разрушил лавку до основания, погибли хозяин и три покупателя, среди которых была и молодая женщина в строгом черном платье.

– Не тормози, – голос Вероники возвращает меня к действительности, – заснул, что ли?

Чуть позже, во встречающем нас лимузине, длинном, блестящем хромом и черным лаком, я снова пытаюсь слушать музыку, тем более что Вероника явно не настроена разговаривать. На этот раз это Satoshie Tommie, двойник, выпущенный на Renaissance. Музыка не столь жесткая, как обычно у этого американизированного япошки, но все равно ужасно качающая, я прикрываю глаза и проваливаюсь в омут звуков, мне вспоминается Москва, девяносто восьмой, времена первых рэйвов, и почему-то Тимур Мамедов.

Я думаю, что было бы неплохо послушать транс и с раздражением отмечаю, что в памяти моего iPod'a нет ни одного соответствующего диска. Музыка звучит все громче, я погружаюсь в нее все глубже, я думаю, что надо было тогда, в две тысячи первом, рискнуть и привезти в Москву Juno Reactor. Быть может, это был тот самый шанс, что дается судьбой один раз, мне стоило попытаться вытянуть его, быть может, у меня бы все получилось, и это событие перевернуло бы мою жизнь.

Сейчас я был бы уважаемым промоутером, то есть на самом деле уважаемым, и международные брэнды в очередь бы выстраивались, чтобы отдать мне свои денежки. Рано или поздно я стал бы богат. Пусть не баснословно, хуй с ним, но у меня могла получиться совсем другая жизнь. Мне не было бы необходимости вечно притворяться, строить из себя рубаху-парня и дамского угодника, позитивного и интеллигентного, быть социально активным и общительным, смотреть в рот своим мамочкам, нести эту вечную околоинтеллектуальную чушь о корпоративном рабстве и тому подобном, заниматься с ними нудным и изматывающим извратом…

Да я вообще перестал бы заниматься сексом, детка! Так, только легкая мастурбация перед сном и то ради профилактики простатита. Возможно, я стал бы одиночкой, накопленные деньги позволили бы мне отгородиться от всего мира, купить хибару, пусть где-нибудь на Крите, не важно, я мог бы смотреть часами на море, запивая умиротворяющий пейзаж сладким местным вином.

Вероника смотрит на меня, качает головой и с легкой презрительной усмешкой отворачивается к окну. Не понимаю, что этого человека так напрягает в действительности – то, что я слушаю музыку, или, быть может, она уже жалеет, что взяла меня с собой в эту поездку? Как бы там ни было, сейчас я не парюсь, мы ведь вместе в Лондоне, и никуда ей теперь от меня не деться, вот так вот, куколка, а эта ее реакция меня только развлекает. Вообще, скорее всего, она бесится, что ее сын даже не удосужился встретить свою мамашу. Хотя в свои годы она могла бы привыкнуть к подобной неблагодарности. Все давно в курсе, детка, что жизнь есть вечное разочарование родителей в своих детях, и наоборот.

Помнится, мой отец мечтал видеть меня ученым, чего он только не делал, чтобы пристроить меня в физтех! Все его университетские дружки стояли на ушах, только бы угодить профессору Шкловскому. И что, спрашивается, из этого вышло? Я сбежал уже с первого курса, делать отцу было нечего, пришлось идти на поклон в Министерство иностранных дел. Ну, великого дипломата из меня тоже не вышло, еще бы, как-то не вставляло меня провести лучшие годы своей жизни помощником консула в какой-нибудь нищей Гане, окончательно там спиться и растолстеть и лишь под пенсию, в качестве выходного бонуса, отправиться послом в Афины…

Вот тоже мне бонус! В гробу мы видали такие бонусы, да, детка?

Я, в свою очередь, разуверился в отце, когда мне еще не было и тринадцати. До тех пор он был самым лучшим, сильным и благородным. Внезапно я врубился, детка, что его все вокруг ненавидят: и коллеги по работе, и родственники, и соседи, и даже мать, которая не разводилась с ним лишь потому, что больше ей некуда было идти.

К тому же отец грозился в случае развода лишить ее материнских прав, на это он был способен, я не сомневаюсь. Он был настоящим деспотом, и вся его жизнь была подчинена желанию вершить произвол, плести интриги и унижать окружающих.

Я помню, как-то подслушал один из ночных разговоров моих родителей и после этого представления мои о нашей семье как о счастливой ячейке не менее счастливого общества благополучно развеялись. Мать плакала и умоляла, грозилась уйти, но отец лишь посмеивался над ней и понемногу переходил к угрозам, обещая поместить ее в сумасшедший дом…

Лимузин едет плавно и неспешно, как и полагается этой долбаной аристократической карете. На лондонских улицах промозгло и сыро, вечерний воздух пронизан влагой и ароматами этнической кухни, особым таким неприятным запахом, вонью большого города, грязные мысли его обитателей носятся в воздухе, совокупляясь друг с другом, протыкая друг друга насквозь, ебя друг друга, пространство вокруг нас переполнено автомобильными гудками, скрипом тормозов, воем сирен и другим урбанистическим шумом, акустическим мусором, а я хоть и не слышу его за шквалом progressive house, все равно начинаю нервничать. За окном лимузина почти ничего не видно, только блики на боках у мчащихся рядом автомобилей.

– Мы приехали отдыхать, – я дотрагиваюсь до плеча Вероники. – Все будет супер.

У нее звонит телефон, она торопливо хватается за трубку, словно все это время ждала звонка. Я вспоминаю, что еще в Москве она говорила о каких-то делах в Лондоне, о какой-то важной встрече. Или она ждет звонка от сына?

В наушниках стучит упругий бит, в голове приятная неразбериха, воспоминания об отце проходят, как плохой сон, и мне абсолютно нет дела до всех этих Вероникиных важных дел. Я прилетел, чтобы расслабляться и отдыхать, ну и чтобы прояснить свою позицию в нашем с ней тандеме.

И вот тут-то я своего не упущу, детка, мой покойный батюшка может быть спокоен.

Вероника прижимает к уху vertu и почти ничего не говорит, только согласно кивает на слова своего невидимого оппонента.

Тем временем мы уже въезжаем в центр города, справа и слева нас обступают громады домов викторианской эпохи.

Я приглушаю громкость и спрашиваю Веронику:

– А где мы будем жить?

Она только закончила разговор и несколько растерянно смотрит на меня, занятая своими мыслями.

Мне приходиться повторить вопрос:

– Ау, Вероника! Где у нас забронирован номер?

– В Hazlitt's.

Вероника снова в который раз пожимает плечами так, будто я спросил очевидную глупость и ответ подразумевается сам собою.

– Hazlitt's? – повторяю я вопросительно.

– Центр Вест Энда, Сохо, здание прошлого столетия.

Теперь приходит пора пожать плечами и мне. Ох уж эти новоиспеченные буржуа! Они живут в придуманном ими самими мире, совершенно искренне полагая, что все вокруг просто обязаны знать все эти их роскошные отели, разбираться в высоких винах и уметь отличить стул эпохи Людовика XVI от кресла XVIII века.