Читать книгу "Игры с хищником - Сергей Алексеев"

Правда, на самом деле было не совсем так, и не все пошли на улицу. Поскольку Сытов в прошлом был партработником, то некоторым выпускникам все-таки помог устроиться, в основном в партийные и советские органы, где у него оставалось множество знакомых и друзей. И надо сказать, иные с его легкой руки пошли далеко, и впоследствии с некоторыми приходилось встречаться и даже какое-то время ходить под их началом. Однако Сычу ничего не предложил, но зато после этой печальной заключительной встречи он всех отпустил и оставил его одного.

– А скажи мне, сынок, как это ты умудрился сдать психоаналитику на «отлично»? – с ухмылочкой спросил он, явно что-то подозревая. – Никому не удалось, а тебе удалось!..

Сыч начал говорить о том, каких это трудов стоило, мол, несколько раз перездавал, но генерал прервал его и сказал тогда еще не совсем понятную фразу и будто бы самому себе:

– Да, верно, они выбирают... – Долго разглядывал курсанта так, словно его оценивал, и потом добавил: – Только вот понять не могу, по каким признакам? Почему, например, тебя, а не другого?.. Вероятно, все-таки женская интуиция. Нюх у них, что ли? Какой-то особый...

– Не понял вас, товарищ генерал, – смущенно выдавил Сыч.

– Когда-нибудь поймешь... Ладно, красный диплом я тебе выпишу, так и быть. Заслужил... Что делать дальше-то, хоть знаешь?

– Никак нет...

– Обратить внимание, сынок! На Ольгу Максимовну. Счастье тебе улыбается...

В тот момент у него промелькнула мысль – неужели старый вдовец Сытов пытался ухаживать за ней, но Ольга Максимовна выбрала его, курсанта? Тон у генерала был такой, будто признавал свое поражение, но как-то с достоинством, великодушно...

– Знаешь, чья она дочь? – продолжал он уже насмешливо. – Хоть спросил?

– Никак нет...

– И не догадываешься?.. Ох, эта провинция! И за что только вас женщины любят... У нее папаша – секретарь московского горкома. Лутков фамилия. Теперь соображаешь?

Окончательно смущенный и сбитый с толку, Сыч сказал совсем уж некстати:

– У меня невеста есть на родине...

– Какая невеста, сынок? – изумился тот. – Что, ты ей станешь красный диплом показывать?.. Когда Ольга Максимовна поставила тебе... заслуженную оценку?

– Она меня ждет, невеста...

– Ну как хочешь, – вдруг согласился генерал. – Хозяин – барин. Возвращайся в свою деревню и начинай все сначала.

– Ельня – это город...

– Ну, город... Все равно от судьбы не увернешься, если она на тебя глаз положила.

Он ушел тогда от начальника училища в полной растерянности и с чувством, будто его хотят насильно женить.

Сытов к нему больше не приставал, разве что ухмыльнулся, когда на торжественном построении вручал диплом и лейтенантские погоны. Возвращаться в гражданском было совсем уж позорно, поэтому молодые офицеры кое-как, из бэушного подбора на складе, справили себе форму и разъехались по домам. Получилось так, что Сыч не был в Ельне почти три года, и хотя все это время готовился к прекрасному мгновению возвращения, много раз представлял себе, как это случится, однако же, когда сошел с поезда, вдруг ощутил серость и убогость родного города. И здесь была дождливая весна, давно не чищенные канавы залило до краев, вода текла прямо по немощеным улицам, деревянные дома на окраинах стояли по колено в грязи, до бровей натянув замшелые крыши. От вокзала до дома было ближе, однако он сразу же пошел к Рите Жулиной. Сыча в военной форме никто не узнавал, да он и особенно-то не хотел быть узнанным и просто здоровался со знакомыми прохожими.

Телеграмму он не посылал и явился сюрпризом, поэтому на короткий миг увидел восторг в глазах Риты. И потом, когда снял с нее темный платочек и покрыл голову цветной, модной тогда, павловской шалью, она еще радовалась.

– Вот и дождалась, – вздохнула облегченно и потускнела.

Он это заметил, но решил, что сказывается многолетняя усталость от ожидания, и пытался развеселить ее, дурачился, тискал в объятиях, несмотря на пристальный взор ее матери, и Рита вроде бы ожила.

– Теперь пойдем в родительский дом! – заявил он. – Я еще маму не видел.

И они протопали в сапогах полгорода, укрывшись одной офицерской плащ-накидкой. Дома они сидели за праздничным столом, пили самогонку и привезенное из Москвы вино, и, несмотря на грустные разговоры – Сычу пришлось признаться, что после училища он оказался на улице, а форма на нем – это так, для виду, – все-таки было весело и взгляд Риты постепенно разгорался. Потом мать спохватилась:

– Что же вы сватью-то не взяли с собой?

– Какую сватью? – засмеялся Сыч.

– Да ведь матушка-то Маргариты теперь мне сватья! Вы сидите, а я сбегаю за ней. Нехорошо.

Когда она ушла, Сыч поднял Риту на руки и понес в свою комнату.

– Успеем! Пока мама ходит...

Она не противилась, но была какой-то вялой, пригашенной, без того памятного еще по общежитию в Иваново озорства. Он снял с Риты кофточку, поцеловал и не ощутил того манящего, будоражащего запаха ее дыхания.

– Что с тобой? – спросил испуганно. – Ты не заболела?

– Не торопись, миленький, – попросила она. – Теперь придется меня будить...

– Будить?..

– Ну да... Пока ждала, во мне все уснуло. Под черным платочком...

И поцеловала его в щеку холодными губами.

– Ничего, сейчас разбужу! – вдохновился он, хотя ее безразличность не вдохновляла. – Помнишь, как мы на мельничном омуте...

– Помню...

– А потом в общежитии... – Он стал целовать ее грудь. – Когда кругом эти девицы...

– Не оставляй меня больше надолго. – Рита отвернулась. – Пообещай...

– Не оставлю!

– Но ты же поедешь в Москву! Что тебе в Ельне делать с красным дипломом?

Он тогда говорил искренне и сам в это верил.

– Найду подходящую работу, квартиру и сразу вернусь за тобой. А завтра мы идем в ЗАГС. Нас должны расписать без испытания. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Законной.

Рита встала, надела кофточку и коснулась потеплевшими губами его щеки.

– Я этого и ждала от тебя, миленький. А то ведь кто я? Вдова соломенная...

На следующий день с утра они пришли в ельнинский ЗАГС, и тут выяснилось, что Сыч не имеет права на срочную регистрацию брака, поскольку уже не числится военнослужащим. Всяческие уговоры не подействовали, они с Ритой оставили заявление и получили месяц на размышления. Чтобы не терять времени, Сыч переоделся в гражданку, через несколько дней вернулся в Москву, которую не любил, но поймал себя на мысли, что ему здесь хорошо.

Поступить на достойную работу, да еще хоть с каким-нибудь жильем, сразу не удалось, поскольку тогда строевые майоры оказались в таксистах и дворниках, но боженька Сыча любил. Он уже стал оформляться в школу учителем английского – давали комнату в общежитии, – но когда пришел в райком, чтобы встать на учет, спецпропагандиста взяли на заметку и на другой день пригласили уже на собеседование.