Читать книгу "Особые поручения: Декоратор - Борис Акунин"

А после сюда, на квартеру. Она хоть ималенькая, но чистая, собою нарядная: картинки из модных журналов по стенкамнаклеены, абажур плисовый, зеркало-трюмо. Перина пуховая наимягчайшая, иподушек-подушечек семь штук, все наволочки саморучно Инеской вышиты.

На самых сладких мыслях сбылось заветное,долгожданное. Сначала в дверь деликатно – тук-тук-тук – постучали, а послевошел Эрастушка, в шапке бобровой, белом шарфе-гладстоне, в суконной с бобровымже воротником шинели нараспашку. И не подумаешь, что из кутузки.

У Инески сердечко так и замерло. Прыгнула онас кровати, как была – в рубашке ситцевой, простоволосая – и прямо милому на шею.Только разочек успела к устам приложиться, а он, строгий, взял за плечи, кстолу усадил. Глянул сурово.

– Ну, рассказывай, – говорит.

Поняла Инеска – донесли злые люди, успели.

Не стала отпираться, хотела, чтоб все у нихбыло по-честному.

– Бей, – сказала, – бей,Эрастушка. Виноватая я. Только не сильно-то и виноватая, ты не верь всяким.Слепень меня снасильничал (тут приврала, конечно, но не так уж чтобы очень), яне давалась, так измолотил всю. Вот, гляди.

Задрала рубаху, показала синее, багровое и желтое.Пусть пожалеет.

Не разжалобила. Эрастушка брови сдвинул:

– Со Слепнем я после потолкую, большелезть не будет. А ты дело говори. Нашла, кого велел? Ну, которая с твоимзнакомцем пошла, да еле жива осталась?

Инеска и рада, что разговор с нехорошей материивывернул.

– Нашла, Эрастушка, нашла. Глашкой еезвать. Глашка Белобока с Панкратьевского. Она его, ирода, хорошо запомнила –мало глотку ножиком не перехватил, Глашка по сю пору шею платком заматывает.

– Веди.

– Сведу, Эрастушка, сведу. А то коньячку сначала?

Достала из шкафика запасенный штоф, заодно наплечи платок цветастый, персицкий набросила и гребень подхватила – волосараспушить, чтоб запенились, рассверкались.

– После выпьем. Сказал: веди. Сначаладело.

Вздохнула Инеска, чувствуя, что сейчас сомлеет– любила строгих мужчин, спасу нет. Подошла, посмотрела снизу вверх на лицособою прекрасное, на глазыньки сердитые, на усики подвитые.

– Что-то ноги меня не держат,Эрастушка, – прошептала истомно.

Но не судьба была Инеске посластиться.Грохнуло тут, треснуло, от удара дверь чуть с петель не слетела.

Стоял в проеме Слепень – по-злому пьяный, слютой усмешечкой на гладкой роже. Ох соседи, крысиная порода грачевская,доложили, не замедлили.

– Милуетесь? – Осклабился. – Апро меня, сироту, и забыли? – Тут ухмылочка у него с хари сползла,мохнатые брови сдвинулись. – Ну с тобой, Инеска, тля, я опосля побазарю.Видно, мало поучил. А ты, баклан, выдь-ка на двор. Побалакаем.

Инеска метнулась к окну – во дворе двое,прихвостни Слепневы, Хряк и Могила.

– Не ходи! – крикнула. – Убьютони тебя! Уйди, Слепень, так зашумлю, что вся Грачевка прибегет!

И уж набрала воздуху, чтобы вой закатить, ноЭрастушка не дал:

– Ты чего, говорит, Инеса. Дай мне счеловеком поговорить.

– Эрастик, так Могила под казакином обрезносит, – объяснила непонятливому Инеска. – Застрелют они тебя.Застрелют и в сточную трубу кинут. Не впервой им.

Не послушал дролечка, рукой махнул. Достал изкармана портмоне большое, черепаховое.

– Ништо, – говорит. –Откуплюсь.

И вышел со Слепнем, на верную погибель.

Рухнула Инеска лицом в семь подушек и глухозавыла – о доле своей злосчастной, о мечте несбывшейся, о муке неминучей.

Во дворе быстро-быстро жахнуло раз, другой,третий, четвертый, и тут же заголосил кто-то, да не один, а хором.

Инеска выть перестала, посмотрела на висевшуюв углу иконку Богоматери – к Пасхе убранную бумажными цветочками, разноцветнымилампиончиками.

– Матерь Божья, – попросилаИнеска. – Яви чудо заради светлого Воскресения, пускай Эрастушка живой будет.Пораненый ничего, я выхожу. Только бы живой.

И пожалела Заступница Инеску – скрипнуладверь, и вошел Эрастик. Да не раненый, целехонький, и даже шарфик-заглядениеничуть не скособочился.

– Всё, сказал, Инеса, вытри с лицамокрость. Не тронет тебя больше Слепень, нечем ему теперь. Обе клешни я емупродырявил. Да и остальные двое помнить будут. Одевайся, веди меня к твоейГлашке.

Хоть одна Инескина мечта, да сбылась. Прошласьона через всю Грачевку с прынцем – нарочно кружным путем его повела, хотя докабака «Владимирка», где Глашка квартировала, ближе дворами было, через помойкуи живодерню. Приоделась Инеска в бархатную жакетку и батистовую сорочку,обновила юбку креп-лизетовую, сапожки, которые для сухой погоды, и те непожалела. Опухшее от слез лицо припудрила, челку взбила. В общем было от чегоСаньке с Людкой зеленеть. Жалко только, Аделаидку не встретили. Ну да ничего,подружки ей обрисуют.

Все не могла Инеска насмотреться на желанного,все заглядывала ему в лицо и стрекотала, что сорока:

– У ней, у Глашки, дочка уродина. Мне таки сказали люди добрые: «Ты ту Глашку спроси, у которой дочка уродина».

– Уродина? Какая такая уродина?

– А пятно у ей родимое в пол рожи.Винного цвета, кошмарное – страсть. Я бы лучше в петлю полезла, чем с такойобличностью проживать. Вот у нас, в соседском доме, Надька жила, портновскаядочь…

Не успела про Надьку горбатую рассказать, какуж пришли к «Владимирке».

Поднялись по скрипучей лесенке вверх, гденумера.

Каморка у Глашки поганая, не чета Инескинойквартере. Сама Глашка перед зеркалом марафет наводила – ей скоро идти улицуутюжить.

– Вот, Глафира, привела к тебе хорошегочеловека. Ответь, чего спросит, про лиходея, что тебя порезал, – наказалаИнеска и чинно села в угол.

Эрастик сразу трешницу на стол:

– Получи, Глаша за утруждение. Что зачеловек был? Какой собой?

Глашка, девка собой видная, хоть, на строгийИнескин взгляд, нечисто себя содержащая, на бумажку даже не посмотрела.

– Известно какой. Полоумный, –ответила и плечами туда-сюда повела.

Трешницу все же сунула под юбку, но безбольшого интереса, из вежливости. А вот на Эрастика так уставилась, так зенкамиобшарила, бесстыжая, что на душе у Инески стало неспокойно.