Читать книгу "Невинность и страсть - Лиза Рене Джонс"

И вот с облегчением слышу шуршание одежды, шелест бумаги — не иначе как презерватив. Уже скоро. Скоро он будет во мне. На бедра ложатся теплые руки, раскаленный член прижимается и замирает. Пальцы вновь проникают в горячую влагу, готовя к тому, к чему я и так давным-давно готова.

— Пожалуйста, Крис, — молю со стоном.

— Тихо, детка, — отвечает он и наконец-то проскальзывает между ног — мощный и твердый, как раз такой, какого жду.

Но он не спешит: дразнит, наслаждаясь томлением истосковавшейся плоти. Должно быть, его желание несравнимо с моим, иначе он не смог бы делать то, что делает. Мысленно клянусь отомстить, причем скоро.

— Возмездие…

Он вонзается остро и глубоко, погружается до основания. Слышу глухой стон, чувствую, как сильные руки приподнимают и крепко держат. В вихре бешеного танца обрывки мыслей и смутные ощущения мчатся по кругу, подчиняясь неопровержимому ритму страсти. Где-то далеко-далеко, в укромном уголке сознания рождается опасение: выдержит ли стекло вес двух взрослых людей, увеличенный силой давления? Но мне уже все равно. Если суждено умереть, разделим смерть на двоих.

Цветок экстаза начинает стремительно раскрываться, но я сопротивляюсь, стараюсь удержать блаженство предчувствия. Крис атакует, наступает, подталкивает, заставляет шаг за шагом подниматься на вершину — все выше и выше. Слабею с каждой секундой. Замираю, теряю способность шевелиться, а спустя мгновение взрываюсь и рассыпаюсь на бесчисленные осколки.

Сквозь туман доносится звериный рык; Крис вонзается еще глубже и тут же вздрагивает, заканчивая. Хочу разделить с ним наслаждение, как он только что делил со мной, но от слабости до сих пор не владею ни собственным телом, ни разумом.

Какое-то время мир вращается вокруг нас, а мы замираем в неподвижности, остаемся во власти бездумного, почти животного удовлетворения. Но вот сознание медленно возвращается, и первое, что я вижу, — это мерцающие в чернильной темноте огни города. Крис все еще во мне, на мне, а его ладони упираются в стекло рядом с моими.

Утыкается носом в шею.

— Как насчет пиццы?

Улыбаюсь:

— Лучше бы сразу две.

— Если у тебя хватит энергии продолжать в том же духе, то готов купить целую дюжину. — Он выскальзывает из моего лона, а меня переполняет тихая гордость.

Переборов страх раздавить хрупкую прозрачную стену, оборачиваюсь, прислоняюсь спиной к стеклу и смотрю, как Крис снимает презерватив и бросает в корзину для мусора. Джинсы его расстегнуты и спущены, но в остальном он полностью одет и даже обут. Гордость заметно меркнет, а собственная нагота кажется неуместной.

— Ты даже не разделся.

Он обнимает, гладит по голове, убирает с глаз волосы.

— Это потому, что из-за тебя потерял самообладание, а такого еще никогда не случалось.

В голосе слышится боль, и вдруг кажется… кажется, что сейчас, в этот неуловимый миг, я действительно ему нужна. Может быть, и он мне нужен не меньше. Провожу пальцами по щеке.

— Вся моя заслуга заключается в том, что стояла, подняв руки над головой, и с риском для жизни упиралась в стекло. Собственно, и сейчас делаю то же самое.

— Мы вместе делаем то же самое, — поправляет он. — Не волнуйся, здесь все рассчитано с учетом возможных ураганов, так что стекло нас выдержит.

Кладу ладонь ему на грудь, ощущаю ровные удары сердца и понимаю, что жизнь продолжается. Жизнь рядом с Крисом — ведь это он заставляет чувствовать себя живой. Благодарность переполняет, хочется его позабавить, развеселить.

— А знаешь, у меня ведь есть кое-какие комплексы.

Он вскидывает брови и смотрит с новым интересом.

— Да? И какие же именно?

— Ну, например, не могу пойти домой в бюстгальтере и расстегнутой блузке. Ты оторвал все пуговицы.

В награду получаю довольную ухмылку, похожую на ту, которую он подарил у подъезда галереи, возле своего «порше».

— Но в процессе утраты пуговиц жалоб почему-то не поступало.

— Я лишилась одежды, так что в качестве компенсации вполне заслужила удовольствие.

Глаза озорно вспыхивают.

— С радостью куплю тебе новую одежду, чтобы можно было повторить эксперимент.

— А пока придется надеть твою рубашку. Нельзя есть пиццу голышом, в одних лишь туфлях на шпильках.

Он снова ухмыляется.

— А что, было бы неплохо.

— Нет-нет, ни за что! — Со смехом сбрасываю туфли. — Не уговоришь!

— В следующий раз попробуем, — подмигивает он. По причинам, о которых я уже говорила, упоминание о новой встрече радовать не должно. Даже если не учитывать, что ему придется вернуться в Париж. Даже если не знать, в чем заключается его боль. Крис изранен так же, как и я, — вот почему мы не подходим друг другу. Следующий раз не принесет пользы ни ему, ни мне… если только сегодняшний вечер не потребует продолжения.

Крис на шаг отступает и, к моему удивлению, через голову стаскивает рубашку. О да, здесь есть на что посмотреть! Я знала, что он красив. Знала, что атлетически сложен, но сейчас выяснилось, что каждый дюйм скульптурной мускулатуры слеплен безукоризненно: на помощь щедрой природе пришли долгие часы спортивных тренировок. Наконец-то получаю долгожданную возможность рассмотреть причудливую татуировку, покрывающую правое плечо и руку. Вижу грандиозного дракона, изображенного так искусно и убедительно, словно художник рисовал его сам.

— Ну и как я тебе? Сгожусь? — тихо уточняет Крис.

Осторожно прикасаюсь к татуировке, но он тут же хватает меня за руку.

— Если будешь так смотреть, да еще и трогать, то пиццу не получишь. — Подходит и надевает на меня рубашку. Вдыхаю уже знакомый пьянящий запах, закутываюсь плотнее и мечтаю, чтобы это был он сам, а не одежда с его плеча.

— Не уверена, что озабочена пиццей больше всего на свете.

— Хочешь упасть в голодный обморок? Не позволю. — Он приподнимает пальцем мой подбородок и заставляет заглянуть в глаза. — Ну вот, теперь мы оба одеты лишь наполовину. — И шепотом добавляет: — Играем на равных.

На равных? Меньше всего ожидала услышать подобное заявление от человека, который всего несколько минут назад руководил каждым моим движением. Что-то здесь не складывается. Обычно власть способна только брать, но не отдавать. Как же ему удается делать и то, и другое? Впервые встречаю такого человека.

— Равенство означает, что теперь я поставлю тебя лицом к стеклянной стене, запрещу двигаться и начну безжалостно соблазнять?

Глаза темнеют; в зеленой глубине вновь загораются таинственные золотые огни.

— Если бы был уверен, что ты готова принять последствия, непременно позволил бы.

Позволил бы? Он позволил бы мне командовать собой?