Читать книгу "Люблю, убью, умру - Татьяна Тронина"

В клинике работал один человек. Обязанности его касались хозяйственной части, и к медицине он не имел никакого отношения, но тем не менее он принимал живейшее участие в судьбе пациентов. Андрей заинтересовал его — и по доброте душевной, человек этот, звавшийся Ильей Лаврентьевичем Самойленко, решил помочь ему.

Долго у Ильи Лаврентьевича ничего не получалось, и все его попытки занять Андрея живой человеческой беседой, которая столь часто является единственным утешением для страждущего, заканчивались ничем. Андрей отвергал людей. Замкнутый и хмурый, он часами мог сидеть в своей палате, забившись в угол, и никак не реагировал на окружающее.

— Послушайте, отчего бы вам не пойти в сад — там такая чудесная погода? — обратился к нему в очередной раз Илья Лаврентьевич в перерыве между своих хозяйственных дел.

— Нет, мерси… благодарю… — отрывисто произнес Андрей, отворачивая свое безразличное лицо.

В другой раз Илья Лаврентьевич попросил его о какой-то услуге, искусственно срежиссировав ситуацию, в которой ему действительно требовалась помощь. Хитрости Илье Лаврентьевичу было не занимать — судя по всему, он был изобретательным человеком, к тому же очень неплохо понимающим пациентов клиники, в которой служил.

И однажды ему удалось выманить Андрея в сад и даже разговорить его.

— Я знал вашего отца, — как-то обронил он.

Некий просвет мелькнул в глазах Андрея, до краев заполненных черной меланхолией.

— У меня был замечательный отец, — невнятно пробормотал он.

— Да-да! И ведь знаете, он спас меня!

Поскольку Андрей явно откликнулся на это сообщение, Илья Лаврентьевич продолжил:

— Я ведь тоже когда-то был доктором, недаром течением жизни прибило меня к сему медицинскому учреждению… Правда, специальность моя к психиатрии отношения не имела, но тем не менее… Я работал в земской больнице под Тверью. Был очень молодой и глупый, все мечтал облагодетельствовать человечество…

— А отец? — хриплым голосом спросил Андрей. — При чем тут мой отец?

— На меня был наговор, ваш отец защищал меня, и в результате присяжные меня оправдали.

— Вот что, — с возрастающей решительностью произнес Андрей, который давно уже он не говорил так долго. — Помогите теперь вы мне… ради отца!

— Господи, да я с превеликим удовольствием…

— Достаньте мне морфия. То количество, которое позволило бы мне уйти… от нее!

Андрей имел в виду Дусю, впрочем, Самойленко, который был в курсе его истории, сразу все понял.

— Вы и так находитесь далеко от нее… м-м-м, от Евдокии Кирилловны, если я не ошибаюсь…

— Нет, она рядом, — отрывисто произнес Андрей и машинально огляделся по сторонам.

В больничном саду царило мирное спокойствие. Была как раз середина лета, на клумбах цвели цветы, пели птицы на деревьях, пациенты бродили по аллеям, многие в сопровождении сестер милосердия. Кто-то долго и весело смеялся в дальнем конце сада…

— Что вы, голубчик, сюда не пускают посторонних!

— Вы не понимаете… — И, путаясь и сбиваясь, Андрей стал объяснять, что Дуся всегда рядом с ним. Потому что она ходит по той же земле, под тем же небом, они дышат одним воздухом. А это невыносимо — ощущать прелесть любимой девушки, недоступной и жестокой. — Знаете ли вы, что красота убивает? Ее, Дусина то есть, красота убивает меня… Достаньте мне морфия!»

* * *

— Здравствуйте, детки, — тихим голосом произнесла Нина Ивановна. — Как хорошо, что вы приехали…

— Мамочка, но не могли же мы допустить, чтобы ты встречала Новый год одна! — возмутился Саша.

Я заметила, что дома, у матери, он становится немного другим — чуточку инфантильнее, что ли, словно в этих стенах опять чувствует себя ребенком.

— Лиза, милая, как удивительно все получилось… — вздохнула Нина Ивановна с особым выражением, и я поняла, о чем она.

— Да, когда я ехала к вам прошлым летом, то никак не ожидала, что встречу здесь свою судьбу, — философски кивнула я.

— Дождь был… — прошептала она, садясь за стол. — Ты помнишь?

— Не дождь, а самый настоящий ливень! — энергично воскликнул Саша. — Я весь до ниточки промок… Захожу в дом и встречаю в гостях у мамы удивительную девушку!

Я покраснела, но моя будущая свекровь, кажется, ничего не заметила.

— Если бы не моя научная работа, я никогда бы здесь не оказалась, — заключила я.

— Слава Серебряному веку! — Саша истово поцеловал меня, потом Нину Ивановну.

— Нет, это все дождь… — повторила она с таинственным, значительным видом. — Ты, Лиза, хотела уехать, но осталась — из-за дождя.

Не могу сказать, что я особо разбираюсь в людях, но Нина Ивановна очень мне нравилась. По-моему, редко кто испытывает подобные чувства к будущей свекрови. В ней было тихое, бесстрастное спокойствие, и я была уверена, что никогда она не станет скандалить и плести интриги в нашей семье.

Мне нравился ее дом.

Он был старый, и внутри, над деревянными половицами, разливалось ровное тепло, незаметное и приятное. Обстановка была старой, но не бедной, а какой-то очень благородной. Вещи из прошлого, когда-то принадлежавшего предкам Нины Ивановны. Наверное, было здесь и что-то, что осталось после Андрея Калугина.

Старые венские стулья с плетеными сиденьями, круглый стол, покрытый длинной тяжелой скатертью с бахромой, красный абажур на лампе над ним, который после долгих лет презрительного забвения снова вошел в моду. На комоде, на кружевной салфетке, стояли фотографии в рамках, бюст Вольтера, темная иконка Божьей Матери в серебряном окладе, лекарства в склянках.

Лишь новенький современный телевизор с внушительным экраном немного портил общее впечатление, словно напоминая о том, какой год сейчас на дворе. Но его, этого вестника третьего тысячелетия, «усмирял» мраморный пожелтевший слоник, стоявший сверху, посреди кружевной квадратной полянки, один угол которой чуть-чуть свешивался на экран.

Денису здесь бы точно не понравилось. «Мещанство… — презрительно сказал бы он. — Пусть эти слоники хоть тысячу раз входят в моду и выходят из нее, все равно — мещанство. А варенье, Лис!.. Отвратительное варенье в чудовищных количествах, которым запасаются скучные провинциалы! В нем же не осталось ничего полезного, одни углеводы…»

Я так хорошо изучила Дениса, что почти дословно могла угадать, как бы он охарактеризовал то место, в которое я попала. Денис был рядом, как я ни гнала его из мыслей. Призрачным контуром он сидел в небрежной позе на диванчике, покрытом тигровым покрывалом, положив ногу на ногу, и сквозь зубы отчитывал меня. «Лис, как ты можешь это терпеть… Посмотри вокруг — старье, которое давно пора выбросить на помойку, вместе с этими уродливыми мельхиоровыми ложками и скатертью с бахромой! А этот твой Саша… Он что, не в состоянии преобразить свой отчий дом, купить матери новую обстановку?»