Читать книгу "Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко"

— Но мы сможем поднять знамена, дать бой!

— И долго вы продержитесь?

Вилькатовский — тогда еще так — вздыхал, жалея, что не хватает чувства слова. Да, он не Костюшко! Тогда решил — пусть Николая уговаривает русский. Вот выйдет свежий номер «Колокола»… Наверняка попадется с контрабандой. Тогда и станет ясно, как расставить правильные слова: «свобода», «Европа», «культура», «права»…

Тогда на перехват идущему от шведских берегов суденышку пришлось спускать катер. На клипере не захватишь: маленькое, верткое и наверняка попытается уйти к мелям. В глаза кадету Корсакову взглянул — аж холодок по спине. Жажда погони, волчий азарт, ожидание победы… Все промелькнуло, пока Николай вскидывал руку к козырьку:

— Есть догнать и взять!

Это можно было стерпеть, это было дикое, необузданное, широкое, чему место в степях за Уралом. Понятное в полуварваре, а главное — неиспорченное. Но вот товарищ вернулся… и лицо у него было уже не волчье — собачье. Принес! Не поноску, не утку — сотню винтовок, ящики с патронами и полдюжины душ польских к престолу Матери Божией. На юркой скорлупке были не контрабандисты, патриоты. Отстреливались до конца. Ни один не сдался…

Снова рука к козырьку, снова ликующий голос — а у самого словно хвост собачий по бокам бьет. Истинно пся крэв!

А потом был «Колокол». Изданный отчего-то не в Лондоне, а в Цюрихе. Голос старшего помощника, слова, рвущие сердце злыми иглами. В корпусе приходилось читывать пушкинское «Клеветникам России». Герцен отписал в прозе, слабее — но отозвался не на минувшую битву, а на ту, что шла здесь и сейчас.

Тогда он начал понимать — лучший русский остается русским. И ему делать рядом с ними нечего. Решение далось не сразу. Тем более, корабль шел в порт, и вреда от него повстанцам больше не было. Зато был Петербург. Стены Корпуса словно переспрашивали — может, останешься? Ты здесь дома! Или — был дома?

Он три раза писал прошение об отставке и три раза рвал. А потом… приказ явиться на корабль. Атлантика, то штормящая, то штилюющая, как и душа гардемарина Вилькатовского. И наконец американские пушки. Они-то и решили все.

Если уж нация, расколотая борьбой, подняла голос и меч в защиту Польши, не должна ли так поступить и расколотая душа? Когда русские корабли бросились убегать от трехбашенного монитора, он вскочил на фальшборт — вокруг кричали, смазанный взгляд ухватил удивление на лицах, — потом был удар о воду, соленый вкус на губах, отчего-то осипший голос — так, что не крикнуть. Американцы все-таки заметили.

Дальше? Просто. Английский в Корпусе вколотили неплохо.

— Я не русский. Я поляк, — и обязательное: — Костюшко. Пуласки. Кржижановский. Конституция. Свободу чернокожим невольникам! — тут иные янки отчего-то поморщились. — За вашу и нашу свободу!

И был Нью-Йорк — дымные громады, зевающие пустыми окнами. Офицер, подбирающий — напрасно — слова попроще:

— Польша далеко. Враги есть и здесь. Нам нужны моряки. Драться с русскими? Легко. Ваша бывшая эскадра сойдет? Отлично. Пишите: Южно-Атлантическая блокадная эскадра, корабль… Да сами пусть решают!

Так он и оказался перед гаванью Чарлстона. Новая служба понравилась, и даже американцы, живо сократившие фамилию до короткого Вилкат. Еще шутили — мол, почти Wildcat. Дикий Кот. Вполне индейское прозвище. Ну и что? Это ведь не навеки. Теперь, когда на стороне Речи Посполитой несокрушимый союз из Англии, Франции, Австрии и Соединенных Штатов, победы ждать не долго. Будет, куда вернуться. Героем — и богачом, если по сторонам не зевать и не упустить серую тень.

Есть тень, есть! Кричит гудок, и на прорыватель летит:

— Неизвестный корабль, назовите себя и остановитесь для досмотра!

Расчет на носу ворочает колумбиаду. И кто додумался впихнуть на старый пароход эту громадину? Во-первых, каждый выстрел грозит разорвать ветхий корпус отдачей. Во-вторых, если чудище попадет, не будет никакого приза. Парни у пушки это понимают, потому первый выстрел — по инструкции, под нос. От грохота закладывает уши, в ноздри шибает пороховым дымом, но глаза — видят. Удача! Не парусник, большой пароход! Из тумана вырывается низкая передняя палуба, покатая, как спина полосатого кита. Приземистая надстройка с заваленными внутрь бортами, скошенная назад труба… И волны его качают медленно, солидно!

Рядом благоговейное:

— Я такого еще не видал. Да на нем хлопка на миллион!

Да, тот беглый негр не соврал, когда сказал, что джонни грузят три прорывателя блокады, и один из них очень большой. Медленно поворачивается орудие.

— Неизвестное судно, остановитесь, назовите себя…

В голосе вахтенного — отчаяние. Такой приз — и пустить на дно? Или упустить? Скорость у него больше, как бы узлов не четырнадцать. Зря волнуется. Этот одно попадание колумбиады, скорее всего, переживет…

— …остановитесь, или откроем огонь на поражение. Назовите себя, оста…

— Корабль флота российского «Александр Невский»!

Летящий в воду хлопок открывает орудийные порты. Вспышки… Короткая мысль: «Но ведь не похож!» Грома нарезных семидюймовок Артур Вилькатовски не услышал.

Для него был тяжелый удар. Темнота. Пустота. Потом — покачивание. Слова — английские, но выговор иной. В глазах — фигура. Даже не в форме — простая моряцкая одежда, коротко стриженная борода…

— Я-а-анки? Тебе повезло, что тебя заметили. А еще больше — что мы сегодня хорошо поработали… Иначе не смогли бы спустить шлюпку.

Вдали — пламя. Там стоял «Хаусатоник».

— А мониторы?

— А пока они подойдут… Ну, добро пожаловать в плен!

Плен… Вот про это он наслушался. Мятежники морят пленных голодом! А еще в лагерях вши, и болезни, и… Проклятый холопий язык вспомнился сам собой:

— Ja russkiy. S Nevskogo… Понимаете? Я и по-вашему говорю негладко.

— Это верно. А еще на тебе синие штаны. У русских же белые… Что-то не верится, что ты напялил трофей…

Кисти хватают, намертво. Могли бы не напрягаться, у него нет сил сопротивляться. Неловкие пальцы споро шарят по карманам.

— Шоколад! Любишь сладкое. Купил задорого, скажешь? Табак… Огайский, мусорный. Ха, в Чарлстоне виргинский продается за жестяные центы. Нет, ты не с «Невского». Другая птица! Сдадим в порт, там разберутся.

— Русский капитан объявление вывешивал, что объявляется награда за голову…

— Много? — в голосе Артура звенит гордость обреченного.

— Десять центов. Жестянками.

— По центу на брата… Не так уж и мало, — хохотнул сидящий на руле мятежник. — Ну что, ребята? Стоит взять награду, или пусть Конфедерация кормит изменника?

Молчание. Взмахи весел. Голос рулевого:

— С точки зрения янки, мы тоже мятежники, хотя присяги и не нарушали… Парень дерьмо, но он тоже сражается за свободу. Пусть его обменяют — посмотрим, которая свобода больше по вкусу Господу…