Читать книгу "Змеесос - Егор Радов"

— Да нет, — сказал Миша Оно разочарованно. — А что же такое «бестин» — наркотик, получивший первое место на вашем конкурсе?

— О, — печально сказал Афанасий. Он действительно еще выше глюцилина. Это — чистый кислород.

— Но ведь от кислорода в вену наступает смерть!

— Вот именно, — грустно проговорил Чай, — Это же прекрасно! Умереть от кайфа… От высшего наркотика… Получившего первую премию… Имя Иоганна Шульмана навеки занесено в наши почетные списки… Но у меня есть лучшая идея! Я обгоню его! Я уже почти создал… Создал вещество… Оно будет называться… Впрочем, я вам не скажу, чтобы не сглазить. Это — вакуум.

— Но как же вы будете вводить его в вену? — насмешливо спросил Миша.

— Увидите, дорогой мой. Увидите.

— Хорошо, — сказал Миша. — Мне очень приятно было с вами познакомиться. Я пойду дальше.

— Вы хотите стать таким же? Кто вы?

— Я не помню, — раздраженно ответил Миша. — И я не хочу быть таким же.

— Я чувствую себя неловко, — вдруг ласково сказал Чай. — Вы, наверное, очень злы на меня?

— Не очень, — сказал Миша, желая уйти и сделать что-нибудь еще.

— Подождите! — крикнул Чай, побежал в свою лабораторию и вернулся, держа в руках ампулу с лиловой жидкостью. Потом он вдруг взял Мишу за руку, подвел его к стене и ткнул своим пальцем в центр этой стены. Образовался некий проем, словно открывшаяся дверь; и там, внутри, была полутемная вонючая комната, старые тюфяки и лежащие люди. Афанасий вложил в ладонь ничего не понимающего Оно ампулу и толкнул его в комнату, сказав:

— Вот вам из моих старых запасов, только вон отсюда, я не могу на это смотреть, они вас «вмажут», честь имею.

После чего он криво усмехнулся, кивнул и закрыл стену. Миша стоял, словно не соображающий ничего идиот с ампулой в руке, потом некий длинноволосый костистый человек поднялся с матраца, подошел к нему и участливо спросил:

— Ты — оттуда? Что у тебя?

— Вот, — недоуменно ответил Миша, показав ампулу.

— Ага, — обрадовался человек. — Тут и на меня хватит, поделишься?

— Ладно, — сказал Миша.

— Что он тебе там давал? — спросил человек.

— Глюцилин, — сказал Миша, смотря вперед, на спящую бледную девушку.

— У! — воскликнул человек. — Это кайфовая вещь! Ну и как?

— Ничего не было, — ответил Миша.

— Ты, наверное, первый раз… Он с первого раза может не подействовать… Ну, давай!

— Что? — спросил Миша.

— Ручку свою, милый ты мой!

Миша протянул руку, уже без опаски наблюдая весь процесс укола, который оказался даже любопытен для неопытного существа. После того как он увидел, что шприц покинул его тело, он сел там же, где стоял и прислонился головой к стене.

— Счастливого пути! — сказал человек со шприцем в руке и куда-то ушел. Все кончилось.

§

(наркотическая дрема Миши Оно)

И вот — в рассказах о высших ликованиях, предметах, сквозь лиловые двери ты шел туда.

«Это то. о чем шепчет лиственница, Михаил, это есть оно, то, что видно из-под этого и там. Войди в цвет!»

— Блистай, свисти, веди! Ты есть бред высший, да?

Медленный Оно в новых телах двигался внутрь чего-то еще. Руки были с ним. губы любили его, один из них был над ним.

«Ты ведь истинный? Помнишь? Любишь? Знаешь? Умри в двести пятьдесят шестой раз, хоть ты тресни, ты не будешь им!»

Лао Оно открыл свое лицо и любовался им в заре у ручья. Печальные прелестницы украшали его душу незабудками и травой. Некие тайны образовывались и висели тут же, как бродячие шары с воздухом и судьбой. И этот бог был тобой.

— Ты думаешь, ты главный? Но это, действительно, очень странно. Это же бред. Это полный бред!

«Все началось снова. Хорошо, я открою, я появлюсь, только без этого, только так. Только не прекращайте историю и рассказ».

Изумленный Миша Оно находит свою истинную суть.

— Я есть Иаковлев! Иаковлев — это я!

«Яковлев — не ты, ты есть другой, ты есть Лао, Миша! Ты есть Оно, ничего нет, есть что-то еще, есть главное».

Лао пал, превратившись. Они были богами, они сидели в буйстве сушностных облаков и сотворяли все, что могло быть в наличии. Так все началось, и Хромов умер.

«Это все полный бред, Лао Оно. вы не есть боги, я есть самый главный, меня зовут Иисус Кибальчиш, я один, а все остальное — фигня, всем можно пренебречь. Яковлева нет, Иаковлева нет, ты есть мое отражение. Все это бред, мне просто было скучно, я предстану пред тобой в своей конкретной оболочке».

Иисус Кибальчиш вышел вперед и расчесался на прямой пробор. Он имел усы, аккуратно подстриженные, они окаймляли верхнюю губу, зависая над подбородком, который выдавался вперед где-то на уровень носа, малорослые баки по обеим сторонам щек были с седенцой. Он был одет в красные трусы, мантию и женский лифчик, нацепленный поверх черной рубашки.

— Где Антонина? Что все это значит? Где моя задача, где моя цель?

«Твоя цель есть я, твоя Антонина есть ты, твоя задача есть тайна. Выпей кюрдамир, возьми свой арбалет, убей Лебедева, убей гада! Но это все полный бред; только Иисус Кибальчиш — последний и главный бог, только он, только я, только я один».

Миша Оно теребил свою красную звездочку на левом виске. И где-то был Центр, где шло распределение персоналий, и судьбы возникали, победив смерть и ничто.

«Говорю тебе, все — ничто; только моя скука способна создать тайну. Яковлев-фикция, Иаковлев умер. Я открываюсь тебе просто так, Миша, я пройду с тобой весь путь, Лао, выпей свою чашку, бери ее, храни ее! Ты понял эту истину, дружок?»

— Я не верю в тебя! Я не буду! Я есть Коваленко! Всем этим можно было пренебречь при желании. Все, что явилось, то и пропало, как дым. И никто не расскажет, что же там было у них. И где это, направо.

«Я глупый бог, но я один. И меня зовут Кибальчиш, но я не женщина. Помните об этом, дурачки!»

— Я выиграю! — крикнул Миша Оно. — «Я найду!» — крикнул Лао. — «Это — тайна», — сказал Яковлев.

Иисус Кибальчиш действительно стоял и был похож на правду. Обращенный Лао смотрел на него во все глаза. Пора было действовать и подчиняться. Пора было быть и продолжать. И так и возникло остальное. И бухта была большой. И наступило:

§

Чай умер. Миша Оно очнулся на мягкой постели, одетый в собственную одежду и ощущая пустую усталость в пробуждающемся для чего-то еще теле. Солнце сквозь окно освещало всю затхлую каморку, и где-то пели чудесные птички, совершенно не вяжущиеся с общей атмосферой этого приятного утра. Девушка лежала на животе в углу, и ее спина и зад мерно покачивались в такт ее сонному дыханию. Вчерашний костистый человек встал, трогательно улыбнулся и уверенно сказал: