Читать книгу "БронеМашина времени - Владислав Морозов"

Я не знаю, как долго я шел. Тем не менее набрел я вовсе не на англичан. В свете фар передо мной обнаружились броневички разведбата 5-й легкой дивизии «родного» Африканского корпуса. Дальнейшие разбирательства были недолгими, и через три дня все, что осталось от «штурмового взвода» (меня и двух немчиков в обдристанных мундирах), транспортным бортом отправили в Европу. Тех двоих надо было лечить от амебной дизентерии, а меня, как подозрительное лицо неарийской расы, оставлять на фронте было никак нельзя — вдруг убегу? В общем, очень скоро я опять оказался на полигоне под Бреслау, понимая, что, похоже, моя служба в вермахте подходит к концу. А в воздухе уже пахло весной…

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ № 1.

Потом я много раз рассматривал это фото, его часто публикуют — товарищ Гитлер осматривает один из первых серийных танков Pz-IV с длинноствольной 75-мм пушкой. Обычно подпись к этой фотке гласит, что дело происходит в Берлине. А на самом деле было это вовсе не в Берлине. Фото было сделано на полигоне в районе Бреслау, а точнее, в одном из цехов ремзавода при этом полигоне, 22 марта 1942 года. Скажу больше — чаще всего публикуют слегка увеличенную центральную часть снимка, где геноссе Адольф Алоизович в белом, парадном кителе, окруженный оттеснившей толпу эсэсовской охраной, слушает объяснения каких-то военно-промышленных шишек. В числе них, помимо прочих, угадывается Альберт Шпеер (интересно, что в наших фильмах вроде «17 мгновений весны» он выглядит почему-то престарелым и молью траченным, хотя на самом деле герр Альберт был довольно моложавым дядькой, да и вообще, нацистские лидеры были мужичками, далекими от маразма. Может, цензоры из Политбюро, принимавшие фильм, действительно равняли Гитлера и компанию по себе? Черт его знает…). Так вот, если взять «полную» версию этого снимка, с необрезанными краями, слева, в отдалении, не совсем в фокусе, за спинами вырядившихся по поводу приезда фюрера в лучшие костюмы сотрудников испытательного центра, можно в числе прочих рассмотреть голову в пилотке. Так вот, это был я, в тот момент носивший фамилию бывшего капитана РККА и предателя Родины Семена Путилина. Я, в свежепостиранном комбинезоне и новой пилотке без кокарды, стоял, как последний идиот, в толпе ликующих врагов и почти в упор разглядывал самого главного врага… Ощущал я себя при этом как минимум шукшинским Бронькой Пупковым… Действительно, было верхом идиотизма стоять в двадцати шагах от самого натурального Гитлера, имея из личного оружия только горсть завалявшихся в кармане гаек… Н-да, это было невыносимо… Казалось бы, один выстрел — и войне конец. Но что-то подсказывало мне, что война бы от моего выстрела не кончилась. И, коль скоро ствола или гранаты у меня с собой не было, у меня на этой войне были иные цели и задачи. Так оно и оказалось.

ГЛАВА 9

Кто-то поставил на мне пробу. Знать бы только, кто этот «кто»…

Вячеслав Бутусов, «Берег»

Тот самый день весны. Обратно под красные знамена. 9 мая 1942 года. Окрестности полевого аэродрома люфтваффе в районе города Кардымово, Смоленская область. Солнечно. Время обеда.

Тот, кто написал песню про то, что «все стало вокруг голубым и зеленым», как видно, имел представление о предмете. Ранней весной сквозь зеленый дым свежераспустившейся листвы действительно еще проглядывают серо-голубые стволы деревьев. Это потом зеленый цвет в лесу забивает все прочие — и так до осени. Именно такой ранневесенний лес был вокруг меня сейчас. Правда, лес был еще сырой, и в дорожных колеях под подошвами моих диковинных сапог (воду они, кстати, не пропускали совершенно) хлюпала жидкая грязь. Припекало солнышко, комары и прочая летуче-кровососущая сволочь еще не вылупилась, и оттого на душе было хорошо. Хотя, по большому счету, радоваться было нечему.

В самом начале апреля меня зачем-то перевели в подразделение, занимавшееся постройкой и реконструкцией аэродромов. Тодтовская строительная шарашка тогда сформировала немало подобных подразделений из всевозможных «неполноценных», вроде поляков или русских пленных. Причина была проста (я-то это знал наверняка) — гитлеровцы начали испытывать дикую нехватку буквально во всем. Поэтому они сочли, что рыть канавы вдали от линии фронта может и не вполне лояльный «спецконтингент» — лишь бы копали как надо… Официально наш «стройбат» подчинялся люфтваффе, и занимались мы расширением и реконструкцией бывшего советского осоавиахимовского аэродрома, где теперь базировались транспортные «Юнкерсы». В батальоне было около двухсот человек, все из бывших советских. Большинство из них подались в «добровольные помощники», имея перед собой только одну реальную альтернативу — сдохнуть. Народ был разный, в том числе и такой, который еще искренне верил в победу немцев. На меня, как на бывшего командира и коммуниста, пошедшего на службу к врагу, большинство смотрели косо. А что сделаешь, если после недолгого африканского «анабасиса» я был у немчиков на хорошем счету?

Вообще мысль перебежать обратно, к своим, уже неоднократно приходила ко мне в голову, но… Прибыли мы сюда в апреле, когда вокруг была не просто грязь, а грязища. А до фронта отсюда было километров двести с лишним и, как говорили в одной книге, «все лесом»… Да и фронт еще в конце зимы остановился. И я-то точно знал, что до весны будущего года на этом участке фронта перемен не будет. Так что дотопать до линии фронта две сотни верст по майской грязи, да так, чтобы не поймали, — это вы меня увольте… Был шанс (об этом говорили те, кто занимался аэродромными работами прошлой осенью), что, когда дороги подсохнут, немцы начнут активничать. А значит, нас должны будут послать строить полевые «аэродромы подскока» в непосредственной близости от линии боевого соприкосновения. Вот оттуда уже, наверное, можно будет свалить «без шума и пыли». Но когда это будет — большой вопрос.

А пока что нынешний день был до боли похож на предыдущие. После завтрака (половинная норма техсостава люфтваффе, лишенная «приварков», сахарина к желудевому эрзац-кофе и других элементов истинно арийского рациона) мы копали канавы по сторонам дороги, километрах в пяти от основной площадки аэродрома. Наступило время обеда. Нашу бригаду землекопов (а точнее, грязекопов) погрузили в грузовик, но тут мне крупно не повезло. Приехавший на грузовике обер-фельдфебель Пинкель вдруг приказал начальнику нашего конвоя выполнить один приказ. Оказалось, что идиоты-связисты потеряли в лесу две катушки с кабелем и шест. Проблема была в том, что проезжей дороги возле телефонной линии (она шла по деревьям и шестам-подпоркам) не было — только пешеходная тропа. Понятно, что связисты, не желая чапать по грязи, в последнее время объезжали линию на идиотской полугусеничной таратайке, именуемой «Кеттенкрад» (в общем-то, мотоцикл-внедорожник, официально считавшийся у немцев однотонным тягачом). Именно разъезжая на этой таратайке по кустам, они и потеряли где-то возле линии свои причиндалы. Хватились они, только приехав в расположение, и тут, как назло, в их таратайке что-то сломалось. Идти пешком им не хотелось (тем более обед, а это в любой армии святое), и они вышли из положения подобным образом. В общем, наш конвойный начальник ефрейтор Аршбрехнер приказал рядовому Кауфману взять с собой в качестве носильщиков одного-двух «этих скотов» (он кивнул на нас) и идти искать означенный кабель. Аршбрехнер не любил Кауфмана, а Кауфман недолюбливал меня за то, что я, прекрасно понимая немецкий, прикидывался идиотом или глухим (смотря по обстоятельствам), но один раз все-таки обложил Кауфмана «тупой задницей» на прекрасном баварском диалекте. Достал он меня тогда… Понятно, что при таком раскладе Кауфман взял с собой меня.