Читать книгу "Не загоняйте убийцу в угол - Хосе Мариа Гелбенсу"

– Мы строим воображаемые замки, а воображение – нечто более прочное, чем воздух, – возразила Мариана.

Тем дождливым утром, после того как вся компания вернулась из дома судьи Медины, Лопес Мансур отправился пешком до Сан-Педро, а там – к мосту через реку. Мост, где часами, в жару и в холод, простаивали равнодушные к любым превратностям погоды, молчаливые рыбаки, его завораживал. Мансуру казалось, что не улов интересовал этих людей – главное для них было находиться тут, а удочку и рыболовные снасти они брали с собой для отвода глаз – это был их способ оставаться незамеченными на виду у всех. Они могли разглядывать прохожих или проезжающих в машинах людей, болтать с первым встречным или – что бывало реже – читать книгу. Казалось, рыбаки не обращают на удочки никакого внимания, хотя некоторые опускали в воду две, а то и три удочки – и тут же забывали о них. Они доставали снасти, протирали, надевали наживку и забрасывали, думая при этом о чем-то своем, – так человек, застывший у парапета моста или прислонившийся к стене дома, через какое-то время машинально меняет позу, чтобы ноги не затекли. Рыбаки могли целую вечность стоять, уставившись в пространство, и Лопес Мансур спрашивал себя, видят они что-нибудь в это время, а главное, участвует ли в этом их душа?

Когда Лопес Мансур дошел до моста, закапал мелкий моросящий дождик, но он чувствовал себя вполне уютно в непромокаемом плаще и в шляпе, которую попросил у Муньос Сантосов. На ногах у него были длинные, до колен, резиновые сапоги – он защитил от дождя буквально каждый миллиметр своей кожи, – и только в лицо порывистый ветер бросал дождевые капли, но это даже доставляло удовольствие. «Что еще можно делать в такой день – только выйти ему навстречу», – подумал Мансур. Дождливые дни несли с собой покой, а если закрадывалось легкое недовольство погодой, то он представлял сорокаградусную жару и плавящийся на солнце мадридский асфальт, радуясь, что находится на севере страны, и счастье заполняло его – так морскую воду приливом захлестывает в текущую под мостом реку. Такое настроение он обычно называл «тихими радостями бытия», которыми во всей полноте можно наслаждаться только на досуге.

Дойдя до моста, Мансур встал на одном из нависших над водой выступов-балкончиков. По счастью, дорога, проходившая через мост, была дренирована на совесть, поэтому Мансур мог позволить себе роскошь не беспокоиться, что его обдаст грязными брызгами. Неожиданно ему вспомнилась фраза Жоана Броссы:[6]«Коль хочешь счастья, смертный, шагай и забудь». Он вспомнил ее с удовольствием, отдыхая после долгой прогулки под дождем. Прогулка под дождем – как забвение: вода, падающая с небес, как будто смывает воспоминания, которые вытаскиваешь на свет божий, шагая под дождем, и вместе с водой они падают в лужи, а те вздрагивают и идут трещинами у тебя за спиной.

Невольно Мансур вспомнил убийство судьи Медины. В молодости, когда он еще не мечтал стать поэтом – он им так и не стал, – Мансур любил читать детективы и не мог не признать, что теперь, когда он больше узнал о событии, приковавшем внимание всей округи, возбуждение охватило и его. Преступление было ярким, достойным настоящего убийцы и настоящего сыщика. Мансур, в его возрасте, уже не ощущал в себе готовности превратиться в детектива, но и он различал призывный зов трубы. А вот старожилы, отдыхающие в Сан-Педро из года в год, оправившись от первоначального оцепенения, включились в это с воодушевлением подростков. Никто из них даже не подумал, что преступник может совершить новое убийство. Исключение составлял Фернандо Аррьяса, и его точку зрения Мансур знал. Фернандо был тут единственным, кто понимал, что такое преступление; понимал, что смерть от руки другого – не пустяковое происшествие, и что последствия этого преступления скажутся потом: они затрагивали – или затронут – всех отдыхающих, их взаимоотношения и даже нравственность. Некоторые события – и Мансуру казалось, что Аррьяса это понимает, – в корне меняют все, и назад уже не вернуться, хотя перемены эти неуловимы.

Мансуру нравился Фернандо Аррьяса. Это был один из тех врачей, которые следуют завету Гиппократа – в первую очередь убедиться, что пациент выглядит как обычно. Когда-то давно, когда Мансур изучал филологию, ему попался том трудов Гиппократа, и мысль эта поразила его. Аррьяса был из тех врачей, у которых профессиональные знания сочетаются с пониманием человеческой натуры, – он не был просто специалистом. Мансур вспомнил семейного – или, как еще говорят, домашнего врача, – которого в детстве вызывали к нему и который лечил все болезни: доктор Виейтес – он появлялся со своим неизменным саквояжем, всегда такой добродушный. Мансур до сих пор тосковал по уверенности, которую излучал этот человек, являвшийся в любое время дня, а иногда и ночью: если родителям казалось, что дело серьезное, они будили его без всякого стеснения. Фернандо Аррьяса был именно таким врачом, скроенным по старинке, и не умел отделять болезнь от личности больного, поэтому он и понимал, как далеко может зайти дело.

Дождь хлестнул Мансура по лицу, прервав спокойное течение его мыслей. Он огляделся: справа, через два балкончика, какой-то рыбак бился, силясь вытащить удочку: судя по тому, что она наклонилась и не поддавалась, удочка застряла между камнями в основании опоры моста. Мансур посмотрел на небо – полдень, и решил пойти выпить пива в награду за свое хорошее настроение.

* * *

Карлос рывком распахнул дверь Хижины, – настроение было хуже некуда. В доме царил такой же беспорядок, как и час назад, когда они с Кармен уходили, но сейчас это нагоняло на него тоску… спальня… гостиная… кухня – на всем лежал отпечаток заброшенности, налет усталости. И потом, этот затхлый воздух… Порывистым движением Карлос настежь открыл все окна, одно задругам – проветрить и дать выход своему настроению. Всего насколько часов назад дом полнился смехом, потом, желанием; и то, что осталось от этого, казалось призрачным, грязным и мертвым – скомканная постель, остатки завтрака в кухне, диванные подушки на полу, полные окурков пепельницы. Оборотная сторона любовного наслаждения вызывала у Карлоса отвращение, и в своей холостяцкой жизни он частенько сталкивался с ней.

За окном было ветрено, и от сквозняка, гулявшего по дому, ему сразу стало легче. Карлосу не нравилось, что эти ощущения нахлынули после ночи любви с Кармен, поэтому он был признателен непогоде: она разогнала их. Он выкинул окурки, разложил диванные подушки по местам, сунул в машину чашки, тарелки, ножи с вилками. Затем лениво опустился в кресло и машинально закурил; скоро стало прохладно, но вставать не хотелось.

Поиски убийцы. Внезапно Карлос почувствовал, что волна ярости захлестывает все его существо. Этот кретин Рамон Сонседа! Все было в порядке, шло своим чередом, и он встретил Кармен. И именно в этот момент поперек его дороги встала смерть судьи! Эта сволочь вредила ему даже после смерти!

А ведь он уже решил: все позади, и в буквальном смысле забыл про судью. Скинет ли он когда-нибудь этот груз? Карлосу было не по себе: какое-то смутное беспокойство, сродни страху, рождалось в нем; бесформенное, неузнаваемое, оно сидело внутри, как бывает, когда человеку нездоровится. Конечно, это можно отнести за счет бурно проведенной ночи, но сейчас – Карлос закурил вторую сигарету, забыв про первую, – у него стали появляться вопросы. Как они собирались расследовать преступление? Они что, всем скопом решили заделаться сыщиками? А судья де Марко? А полиция? Те-то что делают? И Карлос вдруг понял, что витал в облаках с той минуты, когда Ана Мария растолкала его, и он проснулся после глубокого сна, в который неожиданно для себя провалился, почувствовав, что все позади; понял, что глубокий сон сковал не только его тело, но и мозг, и от реальной действительности его отделила плотная завеса и очарование Кармен Валье. Теперь Карлос, наконец, очнулся, сорвал пелену и совершенно растерялся: мысли и вопросы, как туча комаров, теснились, осаждая его только что пробудившиеся от спячки чувства. Карлос впервые спросил себя, а что, собственно, происходит вокруг, в мире, существующем за пределами его отношений с Кармен, что поделывают друзья, о чем они разговаривают, что думает судья де Марко или говорят люди в Сан-Педро, о чем пишут газеты? Возвращение в реальный мир встряхнуло его, как пощечина. Шел третий день после смерти судьи Медины. Дрожь прошла по телу Карлоса, и он увидел тухнущую в пепельнице сигарету. Вскочив, Карлос кинулся закрывать окна, одно задругам. Потом он вернулся в кресло, но изнутри холод не хотел уходить.