Читать книгу "Второе рождение - Ирина Градова"

После зарядки мы шли по «рабочим зонам». Я предпочитала работать на свежем воздухе, благодаря чему стала одной из немногих, кому приходилось часто общаться с Петькой-садовником. Меня это не тяготило: безобидный мужик всегда был готов услужить. Работа в саду в это время года сводились к уборке опадающей листвы, подрезанию смородиновых кустов и собиранию урожая осеннего сорта яблок, которые в этом году уродились на славу. Мне было интересно, кому раньше принадлежали эти угодья: известно, что яблони не вырастают за два года, и уж тем более не плодоносят в полную силу, «Родуница» же, как я поняла со слов Александры, начала функционировать чуть больше двух лет назад. Значит, вся эта земля раньше кем-то обрабатывалась, и роскошные кусты черной и красной смородины, сливовые и грушевые деревья оказались здесь не вчера.

За работой следовал обед. Подавали борщ, грибной или рыбный суп (рыбу Сергей покупал на границе с Финляндией у «прикормленных» водителей фур, а по мелочи ловил Петька в одном из окружающих «Родуницу» озер). На второе ели гречу с луком, картошку с овощами или цветную капусту с яйцами. Мяса за два дня в общине я не видела, хотя в общине держали свиней, коз и домашнюю птицу. Александра, пояснила Полина, считает, что беременным не следует злоупотреблять мясом. Вот тут она не права: будущим мамашам требуется большое количество животного белка для нормального вынашивания. С другой стороны, два дня без мяса еще ни о чем не говорят.

После обеда наступал так называемый «час молитвы» – единственное более или менее религиозное действо в «Родунице». Строго говоря, мы не столько молились, сколько обсуждали конец света и его возможные последствия. На стене «молельни» помимо множества икон (явный новодел с большим количеством фальшивой позолоты) висела написанная старинной кириллицей молитва «О благополучном разрешении от беременности». Затем снова шли работать до самого ужина. Ужинали йогуртом, домашним вареньем, медом и выпеченным на местной кухне свежим хлебом. Свободного времени в общине не предусматривалось, хотя до отхода ко сну, который «сестры» помоложе упорно называли армейским словом «отбой», можно было почитать (в маленькой библиотеке имелась литература религиозного содержания, а также книги по гинекологии, родовспоможению и психологии) или погулять по территории. Выход за забор не приветствовался: ворота были на замке, и их бдительно охранял Сергей, а когда бывал в отъезде, то Петька занимал место нашего «цербера». Мне пришло в голову, что мимо Сергея, конечно, вряд ли проскочишь, а вот Петьку, в случае чего, легко обвести вокруг пальца. Надеюсь, до этого не дойдет – в конце концов, «Родуница» же не тюрьма?

– Так о чем задумалась? – снова спросила Полина, так как я не отвечала.

– Да вот, волнуюсь: двое суток уже здесь, а ни одного врача еще не видела!

– Так он у нас и так один всего, – улыбнулась девушка. – Приезжает каждую субботу вечером и остается до воскресенья.

– Значит, обследования регулярные?

– А как же!

– Слушай, – быстро сказала я, – а если вдруг мне позвонить приспичит?

– Зачем? – удивилась она.

– Ну, родственникам, там…

– А-а, – кивнула она, – так это к Александре: она откроет контору, и ты сможешь воспользоваться телефоном. Правда, под ее присмотром. Есть и другой вариант – когда посылают в город торговать на рынке. Правда, тебя не пошлют, ты – платная, значит, делать это не обязана.

– А к чему такая конспирация? – поинтересовалась я. – Почему мы не можем звонить из своих комнат?

– Александра говорит, это делается во избежание того, чтобы «сестры» не висели на телефонах целыми днями, что является пустой тратой времени. К тому же деньги на счетах заканчиваются, а пополнять некому и негде. Да, честно говоря, большинству и нечем!

– Но здесь же есть и те, кто, как я, платит сам за себя? – продолжала недоумевать я. – Для нас пополнить счет – не проблема!

– Понимаешь, Александра любит, чтобы все по ее было и не допускает никаких отклонений от правил. Ты видела, как ее Серега наш боится?

– А он боится?

– Еще как! – захихикала девушка. – Стоит Александре на него зыркнуть, и он, как зайчик, бежит выполнять приказание!

Только я намеревалась расспросить Полину о том, какие отношения связывают Александру с Сергеем, как раздался звон колокола, установленного на своеобразной «площади» посреди поселка: этот колокол созывал нас на все мероприятия, так как ни у одной из нас не было часов – их, как и телефоны, отбирали при вступлении на территорию «Родуницы». И вот здесь, оторванной от мира, мне предстояло вести свое расследование. Где же, черт возьми, Татьяна Цепко? За двое суток я ее ни разу не встретила, а ведь видела, пожалуй, уже всех членов общины!

* * *

Павел терпеть не мог визитов к толстосумам. Эти люди как будто обитают на другой планете, считая, что общечеловеческие законы писаны не для них. Его всегда удивляло, почему в Европе, к примеру, не принято щеголять знатностью и богатством, выставляя напоказ дорогие вещи, а в России такое поведение считается чуть ли не хорошим тоном? Какой-нибудь итальянский граф спокойно может прокатиться в метро, а то и на велосипеде, тогда как богатый российский бизнесмен или его жена ни за что не усядутся в машину, если она не представительского класса. Они не купят квартиру в обычном доме, где живут те, кого они полагают ниже себя по уровню жизни, и не устроят детей в обычную школу или садик, ограничивая их общение с «неподходящими» сверстниками. Таким образом, из детей вырастают еще большие снобы, чем родители. При таком воспитании разница поколений состоит лишь в одном: дети всерьез уверены, что деньги берутся из тумбочки в отцовском кабинете, тогда как их отцы точно знают, где они их заработали или украли. Справедливости ради надо сказать, что жены многих толстосумов в этом плане мало чем отличаются от детей: их интересует, сколько денег лежит в этой самой пресловутой тумбочке, а не как они достались благоверному. Павел надеялся, что Тамара Леонидовна Кочкина окажется не такой, как он опасается, однако, едва она вошла в гостиную, куда его проводила пожилая горничная, младший лейтенант понял, что его надежды не оправдались. Тамаре Кочкиной было, наверное, лет тридцать, и она обладала всеми атрибутами жены олигарха – добела высветленными волосами, дочерна загорелой кожей и длинными накладными ресницами. Ростом она не вышла, но добрых двенадцать сантиметров ей добавляли тонкие, как гвозди, «шпильки». Выражение лица Тамары, скучающе-презрительное, Павлу не понравилось, но он решил отнести это на счет мучений, которые молодая женщина, несомненно, испытывала, передвигаясь на таких «ходулях». Карпухин считает, что необходимо попытаться найти в себе хоть какое-то теплое чувство по отношению даже к самому отвратительному человеку, могущему стать свидетелем. В случае Тамары Кочкиной, решил он, пусть это будет жалость.

– Здравствуйте, Тамара Леонидовна! – бодро поздоровался Трофименко, так как хозяйка дома и не подумала поприветствовать гостя, оценивающе глядя на него невыразительными голубыми глазами. Судя по тому, как при этом кривился ее рот, Павел решил, что вынесенный вердикт окажется ниже среднего. Он вдруг почувствовал себя неуютно в купленных на рынке джинсах и вязаном джемпере, тогда как на Тамаре красовался тоненький топик со спущенным плечом, и облегающие брюки, а лицо она тщательно накрасила. Исходивший от хозяйки дома аромат дорогих духов также говорил либо о том, что она подготовилась к визиту, либо о ее постоянной готовности к таковому.