Читать книгу "Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский"

Под дальнейшими номерами фигурировали следующие версии: цепочка убийств московских банкиров, в том числе и Алмазова, совершается по причинам, следствием еще не установленным; устранение банкиров диктуется мафиозными структурами в связи с аферами и незаконными банковскими операциями. И так далее, и так далее.

Последней, под девятым номером, значилась еще одна версия, на которой Саша настоял вопреки возражениям Федорова: убийство было направлено вовсе не на известного банкира Алмазова, а на водителя его автомобиля. Костя посмотрел на Турецкого с искренним изумлением, потом подумал, кивая при этом, будто китайский болванчик. Это он так переживал неразборчивое упрямство и явную дурь младшего коллеги, спровоцированные наверняка обществом единоличника Грязнова. Наконец, неохотно, морщась, как от зубной боли, он согласился включить и эту «версию» (!) в список, брюзгливо заметив при этом, что бомбы, предназначенные для хозяев, как правило, убивают и их шоферов. «Спасибо, барин!» — хотел сказать, но не сказал Турецкий, поскольку эта последняя версия родилась сама по себе, как-то неожиданно, и была, как он понял позже, всего лишь результатом длительных размышлений над совершенно примитивным вопросом: если в машине сидят два человек, то ведь оба же они и могут быть искомыми жертвами. Чем Алмазов лучше Кочерги? А может, именно Кочерга кому-то крепко насолил, а его хозяина убрали за компанию… Или по ошибке. Почему бы нет?

Ну ладно, приняли — и приняли. Записали. После этого они наметили проверку состояния денежной массы и бухгалтерского учета в банке «Золотой век», а также личного алмазовского счета, имеющегося в коммерческом банке «Национальный кредит». При этом оперативная работа должна была лечь целиком на плечи Юры Федорова и его доблестных архаровцев. Вот это, последнее, Турецкого очень устраивало, поскольку все его глубокие знания на этот счет, как уже было сказано, могли уложиться в две странички руководства для вкладчика.

Оставалась последняя проблема: следовало каким-то образом уладить взаимоотношения по поводу случившихся трагических происшествий с двумя противоположными силами — президентскими «ястребами» и госдумовскими «соколами-сапсанами». Но часовая стрелка все ближе подходила к той отметке на циферблате, которая позволяла любому гражданину когда-то шестой части суши, а следовательно, и Турецкому тоже, встать и во всеуслышание объявить: слушайте, ребята, ну вас всех с вашими заботами! Я устал, и вообще, мой рабочий день кончился. Оставьте меня в покое. Сегодня, между прочим, суббота, потому общий привет! Следователь по важнейшим делам Турецкий больше не собирается обременять свое серое вещество всяческой дребеденью. Вы — начальники, вот вы и занимайтесь… А лично я пошел в свой собственный кабинет, чтобы…

И снова ничего не сказал Александр Борисович, но сделал такое кислое лицо, что Костю даже передернуло. Он отвернулся и резко махнул рукой: уйди, мол, с глаз долой. Уже взявшись за дверную ручку, Турецкий, возможно, просто так, из шалопайства, возьми да и ляпни:

— Слышь, начальник! — И подмигнул Федорову. — А ты хоть протокол допроса того единственного «толкового свидетеля», — передразнил он, — читал? По Назарову-то…

— А в чем дело? — сдвинул брови Юра.

— Да я ж этот твой единственный свидетель-то! Сыскари вы хреновы.

Пауза была до неприличия долгой. И весьма многозначительной. Наконец Меркулов, будто очнувшись, ткнул пальцем в Сашу, а потом в его стул, приказывая вернуться и занять свое место, теперь, по всему видать, подсудимого.

— Рассказывай, — приказал коротко.

Пришлось все рассказать. Но воображаемая «коробочка» принудила рассказчика вспомнить и день позавчерашний с происшествием на Трубной площади. В общем, кругом оказался виноватым Турецкий.

Костя возмущенно сопел, уставившись в свой полированный стол.

— Кому они хоть задницу-то раздолбали, не знаешь? — спросил у Федорова напоследок Турецкий.

И Юра вдруг захохотал. Отсмеявшись, объяснил оторопевшему Меркулову:

— Ну, слава Богу, груз с души да и со спины тоже снял! А этот деятель, ну, Игорь Борко, президент Интеркомбанка на меня чуть не с кулаками: покушение! Куда смотрите! Вот же поросенок… Верно говорят, что пуганая ворона и куста боится. Вон, значит, в чем дело! Постой, а почему же этот хрен-гаишник все иначе представил?

— А ты не понял? — удивился Турецкий. — Это ж он тебе версию банкира изложил. Словом, можешь прекращать дело о покушении. А я все-таки удаляюсь. С вашего разрешения.

— Нет, уважаемый, легко хочешь отделаться, — снова насупился Меркулов. — Ты почему ездишь без оружия?

— Костя, но я же не на операцию… Когда необходимо, другое дело. Да ты и сам…

— Я не занимаюсь оперативной работой, не веду следствия и не удираю от бандитов. Поэтому приказываю…

— Понял. Разрешите идти, господин замгенерального?

— Юра, хоть ты объясни этому балбесу, который словно нарочно так и лезет под пули, под разборки, черт знает куда… Ну почему на меня никто не нападает, не покушается? А на него — постоянно.

— Действительно, — пожал печами Федоров, видимо все еще переживая, — у тебя же есть такое право. Иногда это как обязанность. Если «Макаров» для тебя тяжелый, давай скажу ребятам, они тебе что-нибудь поудобнее подберут, покомпактнее.

— Спасибо. Понял. — И Саша вопросительно уставился на Костю.

Тот снова резко отмахнулся от него. На этот раз Турецкий молча и беспрекословно выполнил команду босса.

А в кабинет свой он зашел с единой целью: позвонить девочкам в Ригу. Неавторизованное поведение по этой части уже вошло у него в привычку.

9

За Турецким кто-то шел. Он спиной почувствовал это еще во дворе прокуратуры и сперва подумал — случайность. Но шагов через двадцать уже твердо знал, что за ним кто-то следует по пятам. Саша миновал свою машину, вышел из ворот и резко обернулся: ни одного знакомого лица, но и ни одного подозрительного. Московский люд спешил по своим вечерним делам, никто на него не обращал внимания. Тогда он дошел до угла Столешникова переулка и снова резко обернулся: нет, никого, на ком можно было бы остановить свой взгляд. Но ведь и сам он давно не новичок, и чувство преследования у него выработалось с годами, и стало как бы второй натурой, существуя уже независимо. Что же это, синдром преследования? Но ведь прежде ему как-то не приходилось замечать за собой подобное. А что, может, действительно вернуться и вынуть из сейфа «Макаров». Чем, в конце концов, черт не шутит?

Он знал в Столешниковом несколько палаток, которые торгуют всякой всячиной, включая даже горячий хлеб. В одной купил свежий батон белого, немного покрутился возле второй, торгующей сыром. Вообще-то никакого сыра ему не было нужно, да и очередь, правда небольшая, имелась. Потоптавшись и делая вид, что раздумывает — встать в очередь или не стоит, он еще раз внимательно огляделся и, не заметив никого подозрительного, решительно направился к своей машине. Выезжая уже за ворота прокуратуры, еще раз прислушался к внутреннему голосу и понял, что его надо холить и лелеять, поскольку до сих пор, кажется, он ни разу не подводил своего хозяина.