Читать книгу "Роман в социальных сетях - Иван Зорин"

Никита Мозырь, как все шизофреники, путался в словах, часто не разбирая их значения. Состоявшие из одних букв имели для него одинаковый смысл, он не различал «ключ» и «ключ».

«Почему жизнь на земле вечна, а жизни — нет? — спрашивал он. — Может, потому, что жизнь обязательна?»

«Это, действительно, загадка, — трунил над ним «Иннокентий Скородум». — Жизнь обязательна, а жизни все равно нет».

Но Никита Мозырь не замечал иронии. Он уже шел с группой на встречных курсах: в его комментарии, в подборе им слов на «у» все увидели иронию, которой там и в помине не было. Только Олег Держикрач разглядел, что болезнь у него прогрессировала. Но горячая искренность Никиты Мозыря не оставляла равнодушным.

— А, знаешь, дорогая, — говорил Олег Держикрач жене, варившей утренний кофе. — Мы ответили, наконец, на вопросы: «что делать?» и «кто виноват?»

— И как же?

— Делать нужно деньги. А виноват тот, у кого их нет.

Жена улыбнулась:

— Другое время ответит на них по-своему.

Взяв из рук чашку с кофе, Олег Держикрач обнял жену:

— Ты у меня гений. И что бы я без тебя делал…

После того как Олег Держикрач взял отпуск на неопределенное время, перед ним в полный рост встала проблема свободного времени, и он был рад, когда иллюстрированный журнал заказал ему статью. Имя посчитали достаточно известным, чтобы ограничивать Олега Держикрача темой. «Нужно что-нибудь интересное, — расплывчато написал ему редактор, оставляя за ним выбор. — Что-нибудь из психиатрии на злобу дня». Со статьей Держикрач провозился целую неделю, пока однажды, усадив жену напротив, не прочитал ее черновик.

— Статья будет называться: «Психологические особенности межличностных отношений при социализме и капитализме».

— Боже, как серьезно!

Жена прикрыла рот ладонью.

— Название рабочее, так что не перебивай. — Олег Держикрач откашлялся и, встряхнув в руке топорщившиеся листки, продолжил ровным, бесстрастным голосом: — В эпоху относительного равенства и всеобщей доступности на первый план выступают черты характера, которые доминируют среди отличительных признаков при распознании индивида. Злой, добрый, мягкий, жадный, эгоистичный, коварный или простодушный — по этим характерологическим особенностям судят о человеке. Это его глубинная, эмоциональная суть, добраться до которой при царящем неравенстве просто невозможно. При четко выраженной иерархии мы имеем дело с коконом, внешней оболочкой, сотканной из банковского счета, общественного положения и забот имиджмейкеров. В нашем обществе взаимодействуют не люди-личности, а их внешние образы, в нем прячутся за ширму формального общения, оберегая от посягательства внутренний мир, которого на самом деле нет. В эпоху всеобщего отчуждения появляются женщины, для которых на мгновенье сосредоточиться — все равно, что родить, по улицам бродят подростки с клиповым мышлением, которое выдают пустые, бегающие глаза…

— Дорогой, а зачем все это? — перебила его жена, тронув за руку. — Разве это интересно? Напиши лучше про любовь. У тебя ведь была первая любовь?

Олег Держикрач отложил листы на колени.

— Первая любовь? — Он потер лоб и, открыв ящик письменного стола, потянулся за сигаретой. — Была, конечно, в школе. В выпускном классе. Ты, правда, хочешь, чтобы я рассказал?

Жена кивнула. Поерзав, Олег Держикрач, уселся в кресле удобнее.

— Ближе к весне перевели к нам новенькую — ничего особенного, полненькая, с веснушками, но большие, голубые глаза, грустно глядевшие из-под ресниц, все искупали. Теперь я думаю, у нее было плохое зрение, а носить очки она стеснялась.

— Фу, как прозаично, в тебе умер романтик!

— Зато родился врач. — Повертев меж пальцев сигарету, Олег Держикрач закурил. — Знаешь, в каждом классе обязательно наступает пора, когда все друг в друга влюбляются. Это как ветрянка.

— У нас было то же самое. И ты втюрился?

— По уши! Внушил себе, что жить без нее не могу, что лучше и на свете нет. Ночами, как водится, рисовались ее прелести, а главным образом ее печальные, огромные глаза. Она была молчалива, с какой-то тихой улыбкой, которая тоже представлялась мне необыкновенной. В общем, сох я по ней ужасно! А как признаться? Я был робок, застенчив, целомудрен.

— А она?

— Ну, девочки развиваются раньше. Однако со всеми мальчиками моя была одинаково приветлива. Почему, кстати, «моя»?

— Потому что ты прирожденный собственник.

— Возможно. Но дело не в этом. Учебу я совершенно забросил. Целыми днями страдал, страдал… А вечерами стоял в обнимку с деревом под ее окнами, представлял, чем она занимается, а когда за занавеской мелькал ее силуэт, сердце готово было выпрыгнуть. Месяца два носил я в себе эту горячку, похудел, осунулся. — Олег Держикрач глубоко затянулся. — А подойти не решался. Думал, выбрать предлогом запущенные предметы, попросить помощи. Но гордость не позволила. Да и училась она средне, при этом была исполнительна, точно зная предел своих способностей…

— Почему так уничижительно? Ты что, сейчас ей мстишь?

— За что?

— Что не ответила взаимностью.

— А ты уже догадалась? — Держикрач удивленно скривился. — Вероятно, мщу, подсознательно. Но не все было так просто, дослушай. Камчатку в нашем классе оккупировала троица шалопаев, которые на уроках только и делали, что обсуждали известных певцов. Тогда был особенно моден один абсолютно безголосый. И как-то слышу, она говорит: «А у меня есть его пластинка». Так мне представился шанс. На перемене, придав голосу тоску меломана, я попросил его послушать. План был бесхитростным, лицо у меня горело, и мне казалось, она видит меня насквозь своими голубыми глазами…

— Не сомневайся, у девушек на этот счет интуиция.

— Наверно, но она не подала вида, просто кивнула, и после уроков мы пошли к ней домой. — Выпустив дым, Держикрач стряхнул пепел на пол. — Ее родители были на работе, она усадила меня на диван, завела пластинку безголосого певца, а сама ушла на кухню. «Люби меня, люби смелее», — призывал певец хриплым голосом, переходя на речитатив, и я вдруг испытал прилив решительности. Она стояла у плиты, ко мне спиной, и вздрогнула, когда я тронул ее за плечи. «Ты мне очень нравишься», — развернул я ее. Она не удивилась, точно ждала чего-то подобного, и молча посмотрела мне в глаза. Я неловко ее обнял и поцеловал. Ее губы едва ответила. Как ни был я взволнован, но все же почувствовал в этом отказ.

— Похоже, ты был опытный сердцеед, зачем теперь притворяешься?

— Милая, это был мой первый поцелуй. От моей храбрости не осталось и следа. «Я тебе нравлюсь?» — смущенно прошептал я. «Нравишься» — эхом отозвалась она. Но я понял, что это ложь.

— Ты уже тогда готовился стать психиатром?

— Ну, тебе эта роль больше подходит.

— Потому что догадалась о безответной любви? Просто я слишком хорошо знаю мужа, к тому же первая любовь всегда несчастная.