Читать книгу "Магия книги - Герман Гессе"

Но здесь есть и оборотная сторона: мудрствования и многоученые рассуждения об искусстве и литературе стали спортом и самоцелью, а от жадного желания осваивать литературу путем критического анализа только страдает бесхитростная способность доверяться автору, смотреть, слушать. Довольствоваться выявлением в стихах или рассказах идейного содержания, открывая в них тенденцию, воспитательную или душеполезную значимость, — значит, довольствоваться малым, а тем временем тайна искусства, истинное и подлинное в нем ускользают.

Недавно один молодой человек, школьник или студент, прислал мне письмо с просьбой ответить на ряд вопросов о Франце Кафке. Его интересовало, считаю ли я «Замок», «Процесс» и притчу о Законе религиозными символами, то есть согласен ли я с М. Бубером насчет того, как относился Кафка к своему еврейскому происхождению, считаю ли я, что творчество Кафки близко живописи Пауля Клее, и многое другое. В ответе я написал:

Дорогой В.!

К сожалению, должен Вас глубоко разочаровать. Ваши вопросы и все Ваше отношение к художественной литературе мена не удивили: у Вас тысячи единомышленников. Но эти вопросы, все без исключения неразрешимые, проистекают из одного источника.

Рассказы Кафки — это не трактаты о религиозных, метафизических или моральных проблемах, а плоды поэтического вымысла. Если человек способен читать художественные произведения по-настоящему, то есть не задаваясь заранее вопросами, не надеясь получить интеллектуальный или моральный урок, а просто с готовностью принять то, что предлагает писатель, — они ему ответят на своем языке на любые вопросы, какие только могут у него возникнуть. Кафка имеет что-то сказать нам не как теолог и не как философ, а единственно как писатель. Не его вина, что его великолепные произведения нынче вошли в моду и читают их люди, не способные или не желающие воспринимать поэтическое.

Мне, присоединившемуся к читателям Кафки еще в те времена, когда появились самые ранние его произведения, ни один из Ваших вопросов не представляется важным. Кафка не дает на них ответа. Он предлагает нам сны и видения своей одинокой тяжелой жизни, притчи о своих переживаниях, о горестях и счастливых часах, и мы должны искать в его книгах и, находя, принимать лишь эти сны и видения, но никак не «толкования», которыми, может быть, остроумные интерпретаторы дополнят его сочинениям. Подобные толкования — игра ума, нередко она очень мила и полезна людям неглупым, но далеким от искусства, или же тем, кто пишет или читает книги о негритянской скульптуре или двенадцатитоновой музыке, но до существа художественного произведения не способен добраться, вечно оставаясь за его воротами, сотней ключей пытаясь их открыть и не замечая того, что ворота не заперты.

Такова моя реакция на Ваши вопросы. Я счел необходимым ответить на Ваше письмо, так как Вас это занимает всерьез.

1956

МАКС БРОД. «ФРАНЦ КАФКА. БИОГРАФИЯ»

Франц Кафка как писатель, личность, религиозный человек, как один из удивительнейших феноменов своего времени имел необычную судьбу: при его жизни лишь мизерно малая часть его творчества увидела свет. Несравнимо больше произведений, в том числе три романа, после его смерти были обнаружены в виде рукописей, вместе с распоряжением душеприказчику — все уничтожить. Этим душеприказчиком был Макс Брод, один из преданных и верных друзей писателя, он решился нарушить волю покойного и, сперва отдельными изданиями, а затем в виде прекрасного шеститомного собрания сочинений, представил читателям творчество Кафки. Брод совершил этот шаг после серьезной душевной борьбы, и мы имеем все основания быть ему благодарными за этот поступок. С тех пор о Кафке было написано много, его творчество ныне получило разнообразные, отчасти противоречащие друг другу толкования, причем религиозного характера. Жизнь его несравненных сочинений будет долгой, она только начинается.

Первые наброски к биографии, если не считать более ранних мелких публикаций в журналах и т. д., появились в 6-м томе собрания сочинений Кафки; составленный Бродом, он содержит очень богатый биографический материал. А затем вышла первая настоящая биография, труд, воплотивший дружеские чувства и почтительность Брода, книга, которую стоит, пожалуй, доработать, сгладив некоторые неровности и что-то уточнив; но и в нынешнем виде она уникальна и драгоценна, хотя бы потому, что она написана лучшим другом Кафки и хранит живую память как о внешнем облике, так и о внутреннем мире писателя, и на каждой странице этой книги слышен отзвук его голоса и чувствуется его живая личность. Будут написаны и другие биографии Кафки, но каждой придется черпать из книги Макса Брода.

Дружеским и добрым духом проникнута книга Брода, кажется, будто сам Кафка подарил ей этот тон, эту любовь ко всему живому и неповторимому. Макс Брод также попытался истолковать феномен Кафки, это сделано им бережно и никоим образом не принижает авторов прежних истолкований, за которыми, несомненно, последуют многие другие. Брод с мягкой настойчивостью подчеркивает в творчестве и жизни своего друга позитивные, жизнеутверждающие черты, его любовь к жизни. И дело не только в почтении к памяти умершего друга — Брод прав и по существу. Обратившись к сочинениям Кафки, легко выстроить себе образ абсолютного пессимиста, демонического, одержимого Кафки, и, вне всякого сомнения, этот писатель в высшей степени был страдальцем и скептиком, собратом Иова, но удивительно в его сочинениях и привлекательно не то, что их автор так много и так беспросветно страдал и сомневался, и не то, что он так потрясающе глубоко постиг сомнительность человека и сомнительность добра, — нас очаровывает Кафка-художник, ибо несмотря на всю двойственность и скорбь, он — поэт, любящий и восхваляющий жизнь, глубоко верующая натура, поклонник красоты и мастер в создании художественных образов; Брод понимал это великолепно и сумел дополнить массой незабываемых, располагающих, очаровательных черточек из частной жизни своего друга то, что мы, читатели Кафки, знали о его юморе, о его таланте чистого художества, чудесной игры.

Ко всему, что Макс Брод сделал для своего великого друга и его творчества, эта биография — еще один, полновесный дар.

1937

ГОТФРИД БЕНН

* * *

Можно вспомнить, что говорил самый прогрессивный и самый неустрашимый немецкий поэт нашего времени Готфрид Бенн в «Птоломейце», одном из своих последних сочинений. Оно посвящено излюбленной теме Бенна — упадку и близящейся гибели белой расы. В грядущем столетии, говорит он, окажется, что уцелели два типа, две органические конституции и два вида реакций: те, кто действовали и стремились наверх, и те, кто, затаившись, ждали перемен, — преступники и монахи, никаких других типов не будет. «Ордена, братства, перед тем как угаснуть, вновь воскреснут. Близ водоемов и в горах, вижу, бродят черные сутаны, тихи и уединенны их шаги (…) вдалеке от всех противоречий меж знанием и постижением, вдалеке от череды рождений и новых рождений (…) В безмолвном, несуетном „tat twam asi“[11]— „и это тоже ты“ — осуществится воссоединение с потерянным вещным миром».