Читать книгу "Новик - Геннадий Борчанинов"

спросил я напрямую у Евдокии, когда мы после обедни выбрались на торжище, на Красную площадь.

Девушка заметно напряглась от моего вопроса.

— Не могу ничего сказывать, — смутилась она.

С одной стороны верно, самая обычная рабочая этика. Не обсуждать своего работодателя. С другой стороны… Мне бы хотелось вытянуть из Евдокии всё, что она знает. А в царицыном тереме таится множество секретов.

А ещё отсутствие ответа иногда может быть красноречивее самого ответа. Точно как в этом случае. Царицу Анастасию травят медленно, но верно, малыми дозами, мышьяком, ртутью или чем-то похожим. Поди догадайся без анализов, симптомы это отравления или неизвестной затяжной болезни.

Тем более, что здешние медикусы использовали все эти соли мышьяка в качестве лекарств. Добавляли в мази, микстуры, снадобья. Другим излюбленным способом лечения было кровопускание, мол, плохие гуморы выйдут вместе с кровью. Этим коновалам я не доверил бы лечить даже врага. А ещё при дворе личными врачами служили в основном иностранцы. Нет пророка в своём отечестве. И толковых врачей, похоже, тоже нет.

Традиция приглашать врачей из-за рубежа пошла ещё от деда Ивана Васильевича, и за столь долгое время они образовали тут настоящую мафию. И это при том, что соглашались отправиться в далёкую холодную Россию далеко не все выпускники университетов. Приезжали или студенты-недоучки, или замешанные в каких-нибудь тёмных делишках, или обвиняемые в колдовстве. Приличные люди оставались в родных землях. Даже жаль, что мои знания в медицине ограничивались оказанием первой помощи.

В данный момент царским врачом был некто Ральф Стендиш, англичанин. Жил он на Английском дворе, лечил своими снадобьями и мазями всю царскую семью, начиная от самого Иоанна и заканчивая его детьми, И можно было предположить, что царские дети не просто так умирали в младенчестве.

Евдокия притихла, повисло неловкое молчание, и я поспешил сменить тему.

— А царевичи тоже ведь с царицей живут? — спросил я.

Старшему, Ивану Ивановичу, было пять. Младшему, будущему царю Фёдору, два с половиной.

— А где же ещё? В царицыном тереме, с няньками, с мамками, — улыбнулась Едвокия. — Такие они смешные!

— Видишься с ними? — спросил я.

— Бывает, — пожала плечами она. — Дворец хоть и большой, а все на виду.

— Все-все? — улыбнулся я.

— А как же⁈ Я в царицыном тереме всех знаю, там новые лица редко мелькают, чай, не двор постоялый, — сказала Евдокия.

Значит, и потенциальных отравителей она тоже может знать. Вот только мой интерес может оказаться гораздо подозрительнее для неё, чем порошки и капли на столе у повара. Нужно и дальше втираться в доверие. Или заходить издалека, пытаясь выяснить что-то по косвенным признакам.

— А царица ведь из Романовых? — спросил я.

— Захарьина-Юрьева она, — покачала головой Евдокия.

— Значит, и слуги все во дворце Захарьиных-Юрьевых? — спросил я.

— Всякие есть, — пожала плечами Евдокия.

Думаю, среди царской прислуги хватает и двойных, и тройных агентов, за малую мзду готовых служить и нашим, и вашим. Заинтересованных лиц полно, тут и княжеские роды вроде Старицких или Шуйских, и иностранные разведки, и царёвы ближники типа Адашева, и вообще кто угодно. Не удивлюсь, если и Евдокия, и её подружки так или иначе работают на сторону.

— Слыхал я, будто дохтур английский царицу и царевичей ртутью потчует, — тихо сказал я.

— Так лечит же, — пожала плечами Евдокия.

— Значит, не брешут, — хмыкнул я.

— Нельзя мне о таком говорить, не позволено, — вновь нахмурилась Евдокия.

Больше я к этой теме не возвращался. Болтали о всякой всячине, на отвлечённые темы. Я флиртовал напропалую, Евдокия краснела и смущалась. Тут, конечно, связь без брака порицалась и церковью, и обществом, но все же мы люди. Да и невинный флирт никак не задевал ни мою, ни её честь.

В конце концов я проводил Евдокию до ворот Кремля, тепло с ней попрощался, договорился увидеться на следующей неделе, и поплёлся к конюшням в тяжёлых раздумьях. Царицу однозначно надо спасать, но как? Я даже не знаю, кого обвинять в покушении на убийство. Но царский доктор был ещё одной ниточкой к правде, и я, вместо того, чтобы поехать к своим стрельцам, отправился на Английский двор.

Немецкой слободы, на которую бегал молодой царь Пётр к своей возлюбленной Анне Монс, ещё не существовало. Английский двор находился в черте города, практически рядом с Кремлём, в будущем Зарядье.

Англичан в Москве было не так уж много, жили они все поблизости друг от друга, обособленной диаспорой. Язык я знал, но, во-первых, нынешний английский разительно отличается от привычного мне, а во-вторых, знание английского мне лучше не раскрывать. Может, кто проболтается ненароком.

У них здесь имелся собственный постоялый двор, для английских купцов, регулярно прибывающих в Москву с севера, из Холмогор. Туда-то я и отправился. Там наверняка знают этого самого Ральфа Стендиша и где его найти.

Постоялый двор был деревянным, двухэтажным, с общим залом внизу и комнатками на втором этаже, и общий зал оказался запружен народом. До меня доносились обрывки иноземной речи, смех, звон посуды и журчание выпивки.

Моё появление особого удивления не вызвало, хотя одет я был совершенно не так, как большинство присутствующих, на русский манер, а не на европейский, с их чулками, ботфортами и широкими воротниками.

— Чего изволите? — почти без акцента спросил меня хозяин, когда я подошёл к стойке, разделяющей зал и кухню. — Есть вино, есть пиво. Выпить, закусить?

После прогулки с Евдокией я немного проголодался.

— Пива, — сказал я. — И поесть чего-нибудь.

— Белорыбица жареная, овсянка, колбаски свиные, говяжьи почки, мясной пудинг, — начал перечислять хозяин.

— Рыбу, — скривился я. — Постный день сегодня, вроде бы.

— Сию минуту, — расплылся в улыбке хозяин.

Пиво в высокой деревянной кружке принесли сразу же, рыбу пришлось подождать, но я всё равно пришёл сюда не для того, чтобы сытно поесть. Английскую кухню я никогда не любил, недаром британцы уходят в море, подальше от трёх вещей — английской погоды, английской кухни и английских женщин.

Я пришёл сюда, чтобы понаблюдать за англичанами, послушать разговоры и разузнать про доктора. Этим я и занимался.

Беседы вокруг, впрочем, шли на архаичном староанглийском языке, на языке Шекспира, а не Байрона, и понимал я едва ли половину. Да и разговоры шли про цену на пеньку, про скверную погоду, про раннюю осень и про возвращение домой, но никак