Читать книгу "Твое имя - Эстер И"

мрачно подумала я, – Сиделка и я, неутомимо следуем по всему дому за объектами привязанности, которым до нас нет дела…» Внезапно разочарование, копившееся в моем сердце с момента приезда, выплеснулось наружу в едином порыве прозрения, и его место заняла сияющая надежда. Возможно, Мун, как и мистер Гоун, тоже не помнил человека, которого любил больше всего на свете.

Этим человеком могла быть я, согласившаяся занять место среди безликой орды поклонников Муна, не в силах вынести боль от его амнезии. Может быть, именно поэтому мне до дрожи не нравилось называть себя фанаткой? Если так, то истинным источником моей боли было не то, что Мун никогда не сможет узнать меня, а то, что он забыл ту, кого уже когда-то знал. Я просто должна напомнить ему. Но как? Как я могу напомнить ему о прошлом, которое даже я, при всей своей убежденности, не могу сформулировать?

Мистер Гоун отправил еще одну жертву на пол. На снимке он стоял на парковке, такой огромной, что она выходила за пределы кадра. Автостоянка, должно быть, служила местом, которое одновременно посещали тысячи людей, вроде футбольной арены или мегацеркви. Но в поле зрения не было ни одной машины. Мистер Гоун стоял спиной к камере, в которую глядел через плечо. Бедра были развернуты, будто бы в тот момент он принимал решение – вернуться или уйти навсегда.

11. Ремонтник

После концерта Т/И становится тихой и невозмутимо спокойной. У нее появляется новое хобби – разбирать старые часы. Она находит их на антикварных рынках по всему Сеулу. Она строго следит за тем, чтобы за один раз приносить домой только одни часы. Однажды она совершила ошибку – принесла сразу двое, и едва заметное несоответствие между их тиканьем чуть не свело ее с ума.

Вернувшись домой, она ходит по квартире с часами, сжимая их в руках, словно маленькую бомбу. Сидя за своим столом, она кропотливо разбирает их, щурясь через лупу. Она раскладывает их крошечные металлические детали аккуратными рядами на своем столе. Т/И нравится момент, когда после удаления основной зубовидной шестеренки часы перестают тикать. Вокруг нее воцаряется аномальная тишина. Когда она видит свои руки, неподвижно лежащие на столе, она почти верит, что они принадлежат фотографии, – что она выскользнула из времени. Она не может представить, что у нее когда-нибудь снова будет цель.

Дни проходят без еды и сна. Вот Т/И лежит на полу, окруженная сотнями развороченных часов. В комнате темно: должно быть, уже вечер. Внезапно дверь открывается, и кто-то входит в квартиру. Это мужчина с ящиком инструментов. Т/И слишком слаба, чтобы что-то сделать, поэтому она наблюдает, как мужчина, не говоря ни слова, переступает через нее и начинает собирать одни часы за другими. Комната медленно наполняется всевозможным тиканьем. Шум становится невыносимым. Тиканье становится настолько мощным, настолько разнообразным – там десятки часов с кукушками, – что создает единый шум.

Время в некотором смысле проходит. Мастер по ремонту уходит так же бесшумно, как и пришел. Т/И замечает это, когда становится слишком поздно.

Ее сердце начинает оживать среди какофонии несинхронизированного времени. Мастер восстановил не линейный ход одной человеческой жизни, а ревущий каскад, который является самой вечностью, настолько всеобъемлющей, что, когда Т/И ослабляет свое внимание, она вообще ничего не слышит. В последний раз она так себя чувствовала, когда наблюдала за Муном, который исполнял танцевальное движение, не поддающееся описанию.

В тот момент она тоже будто бы смотрела, как вечность по каплям лилась сквозь сладкозвучную тьму, окутывающую видимый мир. Находясь среди оживших часов, она мечтает, подобно освобожденному голубю, улететь в другой мир. Там она будет заключена в янтарь своего существования. Она больше никогда не состарится; она забудет день своего рождения.

Т/И наконец-то пришла в себя и смогла встать. Оглядывая комнату, она понимает, что пропали ее любимые часы: карманные, которые открываются и закрываются, как моллюск, как бы намекая на то, что бывают моменты, когда не следует знать время. Ремонтник забрал их с собой. Она больше не слышит их характерного тиканья, четыре щелчка в секунду, но она слышит, что ее зовут.

Она собирает чемодан и выходит из квартиры, прислушиваясь к звуку карманных часов. Она ищет тихие места, такие как часовни и свалки. Всякий раз, когда воробей невротически щебечет рядом с ней, она топает ногой, чтобы прогнать его. Она идет и идет, в конце концов оказываясь в ошеломляюще большом городе, но, поскольку ремонтника нигде не видно, она продолжает идти, и этот город медленно превращается в другой город, который становится еще одним городом. Т/И слишком устала, чтобы сделать еще хоть шаг. Она падает на спину на тротуар. Ее чемодан за компанию падает рядом с ней. Совершенно новые, еще не заселенные многоквартирные дома закрывают ей вид на голубое небо…

Я отложила ручку. Я не знала, что будет дальше.

Вполне возможно, что Т/И будет бесконечно переезжать из города в город. Она никогда не найдет мастера по ремонту, но никогда не потеряет уверенности в том, что он существует где-то в мире и что его можно найти.

И одно это убеждение значило бы все. Но существовал также шанс, пусть и незначительный, что, пока она будет лежать там, у подножия этих высоток, на одном из их бетонных фасадов внезапно загорится единственное окно. Т/И поднимется на лифте высоко в атмосферу и найдет того мастера по ремонту. Он будет ждать ее в квартире, в которой не будет ничего, кроме кровати, которую они будут делить. Остальная часть здания, все тридцать этажей, будет пуста.

Меня осенило: было крайне важно, чтобы Мун прочитал мой рассказ. Ибо здесь, в этой записной книжке, была наша утраченная история.

Здесь, в этих сценах, была символическая игра теней всего того, что уже произошло между нами. Но события, которые последуют за этим, не поддавались моему воображению. В действительности, я знала лишь то, что в этом невообразимом будущем мы, наконец, будем вместе, вдали от мира, освобожденные от его сокрушительной гравитации. Мы встретимся друг с другом в бесконечности. Мы сбросим свои тела, и наши души устремятся друг к другу. Вместе, отрекаясь от реальности, мы достигнем того, чего раньше не удавалось ни одному фанату и его звезде: взаимной идентичности, совершенной любви.

Я заглянула на кухню. К моему удивлению, Мун был там. Он стоял у стойки, повернувшись ко мне спиной, и разбивал яйцо в стеклянную миску. Сначала я хотела позвать его, но не смогла использовать его чистое