Читать книгу "Бармалей и Снегурочка - Геннадий Тарасов"

сказал кот категорически. – Не велю!

– Ишь, не велит он! – подчеркнула хозяйка и немедленно переключилась на Баюна, стала того поторапливать: – Так, давай, начинай, говорливый ты наш! Не тяни больше! А то гостя кормить уже надобно, а мы еще ничего не решили. Может статься, он сам на шурпу пойдет?

И женщина неожиданно цыкнула зубом. Оказалось, она умеет делать это крайне убедительно. Из-под тонкой губы ее мелькнул желтый острый клык.

Тут Бармалей совсем побледнел, и про голод свой напрочь позабыл. Как бы самому, потому что, радушным хозяевам на прокорм не пойти. Ну и дела! – думал он, внутренне подбираясь. Вот попал, так попал! Нет, пусть уж лучше голодный, да живой!

«В темном лесе, в темном лесе, – принялся выводить хор распевно. – Распашуль я, распашуль я...»

– Пение тебе помехой не станет. Ничего, – заявила мамаша Фи баюну- сказочнику. И коротким жестом велела приступать.

Кот Баюн, повинуясь указанию хозяйки поторапливаться, невзирая на собственный довольно изрядный физический размер, неожиданно легко вскочил на стол и подбоченился. Стол скрипнул, такой массивной оказалась кошачья тушка, однако вполне его выдержал, поскольку сбит был основательно, из толстых дубовых досок.

– Что ж, любезные русколанцы! – обернув хвост с белой кисточкой на конце вокруг пояса, начал свое выступление Баюн. – Майне дамен унд херрен! Мадаме ... – кот отвесил отдельный поклон мамаше Фи.

– Ты что же, немец? – снова влез с вопросом Борис. Такая у него привычка выявилась, до всего докапываться, во все вникать.

– Пожалуй, что немец, – легко согласился кот. – В каждом, если постараться, можно немца найти. И сделал тут серьезный жест лапой, предостережительно выставив перед собой длинный загнутый коготь: – Ты больше не перебивай, ладно? А то с мысли сбиваешь. Не люблю я этого! Я-асно? Вот так-то. Итак, дамы и господа! Судари мои и сударыни! А расскажу-ка я вам сказочку!

– Я не понял! – прошептал неуемный Бармалей, наклонясь к мамаше Фи. – Выслушать котейкину сказку, и есть, что ли, испытание?

– Так и есть! – шепнула в ответ Ягодинка Ниевна. Вблизи был слышен шедший от нее тонкий сладкий запах сушеной травы и грибов. – Не заснешь ежели, до конца досидишь, внемля, значит, испытание выдержал. А заснешь, то уже и не проснешься. Извиняй...

– Аха!.. – озадачился Бармалей. Спать ему, однако, хотелось не менее чем есть. Ведь вторую ночь подряд он, почитай, глаз не смыкал. Тем более, разомлел тут, в тепле Корчмыы... Но делать нечего, испытание есть испытание, его полагается держать. Взбодрился он, как мог, встрепенулся, глаза вытаращил да и приготовился Баюнову сказочку слушать.

– В тридевятом царстве, в тридевятом государстве, – начал Баюн свой сказ, – А, может, не в государстве, не в царстве и даже не в королевстве, а как раз наоборот, где-нибудь в лесу, на поляне, не важно, жила-была девица, жила-была красавица. Одна жила, совсем одна... Или не одна, уже не помню. Не важно. А, вот, вспомнил: жила она с дедушкой! А дедушка, соответственно, в том самом лесу лесником работал. Или не работал, но служил точно. Не важно. Да, служил. А девица, соответственно, службу дедушке справлять помогала. По мере сил.

Голос у Баюна мелодичный, убаюкивающий, что называется, бархатный, по ушам так и скользит. При этом рассказчиком он выявился никудышным, Бармалей это сразу определил. Уж до Василия Павловича с его сказочками Баюну, как сказочнику, было далеко, дальше, нежели отсюда до Берендейска пешком. Кот экал, бэкал и запинался, с одного на другое всю дорогу перескакивал да назад возвращался. А иногда и вовсе, вдруг хватался за хвост не озвученной мысли и уносился следом за ней неведомо куда. В общем, не потерять нить его рассказа да не заснуть при этом, тем более с устатку, было задачей не из легких.

Действительно, испытаньице, думал Бармалей. Его нещадно тянуло на зевоту, и он не знал, как с эдакой напастью справиться, аж пока не придумал кусать себя за палец. Слезы текли из глаз его от боли да от проглоченных судорог, он так терзал себя, что вскоре почувствовал на языке вкус крови из прокушенной кожи. Приходилось терпеть. А что делать? Жить захочешь, и не то вытерпишь. Но ведь главной задачей его было не заснуть, и он с ней худо-бедно справлялся. Правда, все зависело от того, надолго ли Баюн завел свою канитель. Если надолго, ничто его не спасет, думал Борис. Тут хоть как, хоть по локоть руку себе искусай, непременно и неминуемо заснешь. А во сне станешь дальше себя кусать, и все равно не проснешься. Такая вот беда с Баюновой сказочкой.

– Итак, девица, – между тем, продолжал Баюн. – С девицей однако все было замечательно. Как не быть? Было! Или не было. Кто теперь сказать может? Непосредственных свидетелей тому не осталось. Это только со стороны кажется, что так, а не иначе. Девица та, когда нашлась, сразу была маленькая, но пригожая, а как подросла, то и вовсе расцвела, как маковый цветочек стала. Или как клубничка. Не важно, расцвела. Лесной дедушка держал ее в строгости, у него не забалуешь! А, с другой стороны, он в ней души не чаял, всякие подарки да гостинцы ей из лесу приносил. То прикрасу принесет, то неведому зверушку. Хотя, откуда в лесу неведомым зверушкам взяться? Понятно, что неоткуда. В лесу зверушки друг другу до того знакомы, что, можно сказать, уже родня. Дальняя, но все же. Так вот. Про девицу никто ничего подобного сказать не мог. Потому что, откуда она в лесу взялась, и что с ней было до того, как дед-лесник ее под елкой нашел, не известно. Не знает про нее никто ничего. А кто знает, тот не сказывает. Вот и получается, что хоть и внучка, а не родная. А если родная, то не ясно, кому.

– Уф! – Баюн перевел дух. – Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Или наоборот. Да, бывает и наоборот. Не важно. Но что особенно хочется отметить: жили дед с внучкой душа в душу. Мирно, то есть, жили, в любви и согласии. Особенно когда девица подросла и стала деду во всем помогать. В особенности зимой. Ведь зимой в лесу забот, как говорят, полон рот. А рот – до ушей. Не важно. Так вот! О чем это я? Да! Тогда это все и случилось. Зимой! Отправился как-то