Читать книгу "Арлекины и радуги - Ирина Дмитриевна Голыбина"

и покупали там бутылку хереса «Массандра». К хересу Оля нарезала на тарелке яблоко, высыпала в вазочку конфеты и с двумя «дусями» – собакой и Леонидом Ефимовичем – садилась пировать.

Леонид Ефимович, к выпивке непривычный, сначала соглашался только на рюмку-другую. Потом втянулся, перешел с хереса на коньяк и крепкие настойки, которые Оля готовила сама – на лимонных корочках, березовых почках и еще бог знает на чем. Те забирали быстрее, расцвечивая жизнь новыми красками.

Оля забеременела, но, подумав, пошла в женскую консультацию и попросила аборт. Леониду Ефимовичу она объяснила, что ей с детьми возиться не охота, работы невпроворот, а у него дочь уже есть. Каждый месяц он получал от Оли раз навсегда оговоренную сумму и переводил на сберкнижку жене, для Вероники.

Когда дочери исполнилось восемнадцать, Оля выдавать деньги отказалась. Леонид Ефимович пошел к жене в школу, объяснить, почему переводы закончились. Татьяна Викторовна, поджав губы, выслушала его, и сказала, что ни копейки из его алиментов не тратила, а накопленную сумму отдала завкафедрой, которая помогала устроить Веронику в институт. Леонид Ефимович спросил, как она учится, где живет, и Татьяна Викторовна односложно ответила «хорошо» и «в общежитии».

Сама она, проводив дочь в Москву, внезапно заневестилась: встретила на семинаре по методической работе мужчину старше ее на пять лет, из городского отдела опеки и попечительства, по имени Владимир. Принимая его ухаживания, Татьяна Викторовна снова чувствовала себя молоденькой девушкой, выпускницей пединститута. С первым мужем когда-то все закрутилось очень быстро – свадьба, ребенок, квартира, купленная мамой, – а новые отношения развивались неспешно и церемонно.

Володя приглашал ее в областную филармонию, и она доставала из шкафа платья, которые раньше надевала только в школу на новогодние вечера и выпускные. Ярослава Афанасьевна частенько подбрасывала ей контрамарки на спектакли Кости в городском драмтеатре, и туда они с Володей ходили тоже.

Володя никогда не был женат, и ухаживал за ней с юношеской робостью. Спрашивал, можно ли встретить ее после школы, а потом топтался у ворот, стесняясь войти. На знакомство с мамой явился весь красный, в новом костюме и при галстуке, с букетом. Елена Алексеевна констатировала со вздохом, что дочь нашла себе очередного недотепу – видно, только такие на нее и падки.

Недотепа или нет, но Володя сделал предложение, которое Татьяна Викторовна приняла. Жить он переехал к ним на проспект Ленина, благо места в квартире было предостаточно. Елена Алексеевна, присмотревшись к новому зятю, поняла, что застенчивым он кажется лишь на первый взгляд; в действительности Володя ловко добивался чего хотел. В отличие от Леонида Ефимовича, про которого они знали немного и все печальное: пьет, живет с какой-то бригадиршей…

Он и правда оставался в бригаде: красил, шкурил, клал плитку, стелил ламинат. Выпивал уже не только по вечерам, но и днем, а в выходные вообще не просыхал. Для Оли он из дуси раз навсегда превратился в сволочь, потом был изгнан из дома с лепниной и покрывалами и оказался в строительном вагончике с одиноким и тоже пьющим Толяном.

Однажды, на ремонте большой трешки в башне недалеко от центра, Леонид Ефимович, страдая от похмелья, сунулся на балкон покурить. Поглядел вниз с пятнадцатого этажа, налег грудью на расшатанные перила и вдруг почувствовал, как опора исчезает, а сам он проваливается в бездонную пропасть, еще пытаясь уцепиться за что-нибудь. Уцепиться не смог, пропасть поглотила его. Оля позвонила Татьяне Викторовне сказать, что ее бывший муж разбился.

В морге на церемонии прощания Татьяна Викторовна старалась держаться от Оли подальше и сбежала, как только опустили крышку гроба. На скромные поминки, устроенные Олей на деньги бригады, от семьи пришла только Вера. Высохшая до черноты, она казалась старше своих двадцати лет.

Дома мама с бабушкой устроили ей допрос. Она вообще ест? Что с ней происходит?

Вера не отвечала, сидела, стиснув зубы.

– Так же нельзя, – увещевала бабушка, – ты о здоровье подумай!

Мама поддерживала:

– Только посмотри, во что ты превратилась – кожа да кости.

Они хором объясняли, что больше худеть ей нельзя, что она должна бросить диеты. Что если будет и дальше продолжать, то окажется в больнице. Что от анорексии умирают, потому что в организме нарушается баланс электролитов, вон сколько об этом по телевизору твердят. Приводили зловещие примеры – одна певица дохуделась до тридцати пяти килограмм, и ее потом еле откачали. А ведь бывает и хуже, бывает, что не откачивают.

Вера выпила пустого чаю, глядя на коробку конфет, как на злейшего врага. Сказала, что ночевать не останется и укатила на последней электричке. С тех пор старалась приезжать пореже, а там и вообще перебралась за границу. Приглашала маму с бабушкой ее навестить, но все не получалось: то у бабушки гипертония, то на даче дел невпроворот. Даже на свадьбу не выбрались; Вере показалось, что они стесняются встречи с ее высокопоставленным мужем.

Положив трубку в номере «Рояла», Вера усмехнулась иронии судьбы: теперь вот и мужа нет, некого стесняться. Надо как-то полегче, покороче рассказать о разводе, чтобы не расстраивать своих.

В администрации Вера управилась быстрее, чем ожидала, и в половине пятого уже звонила к матери в дверь. Татьяна Викторовна открыла, Вера перешагнула порог и сразу почувствовала, что в квартире накурено. Вроде бы Володя не курил – а уж мама с бабушкой и подавно, – так что это показалось Вере странным. Мама тоже держалась необычно: глаза у нее блестели, на губах порхала загадочная улыбка. На ней был нарядный домашний костюмчик с широкими брюками – светло-голубой в белые узоры, – на губах розовая помада, щеки подрумянены.

– Что у тебя тут происходит? – поинтересовалась Вера, заглядывая в гостиную.

На столе, покрытом льняной скатертью с вышивкой, был расставлен чайный сервиз, на блюде стоял торт, и нескольких кусков в нем не хватало. Рядом с тортом – открытая коробка конфет и пепельница с окурками.

– Ты принимала поклонника? – Вера напустила на себя такой же, как у матери, таинственный вид.

– С ума сошла! – хихикнула Татьяна Викторовна, польщенная. – Нет, конечно!

– Тогда в честь чего банкет?

– Ты лучше садись, – ответила мать, – будем чай пить.

Она быстренько составила в стопку использованные чашки и блюдца и понесла их на кухню. Вера пошла за ней – вымыть в ванной руки.

Мама погремела посудой, выбросила окурки, открыла пошире окно, чтобы из квартиры вытянуло табачный запах. Они сели, Татьяна Викторовна налила им чаю, потянулась положить Вере торт, но та остановила ее руку.

– Как твоя командировка? – мать начала издалека.

– Нормально. Проверила, что они тут успели за