Читать книгу "Последний штрих к портрету - Людмила Мартова"

– Приезжай к часу, – подумав, ответил Михаил. – У нас с тобой будет часа два на разговоры и приготовление обеда. Хватит?

– Уверена, что да. И на то и на другое.

– Ну и прекрасно. Я тебя жду, потому что ты, признаться, меня заинтриговала.

К Лондонам Катя приехала, привезя с собой коробку пирожных из любимой кофейни и бутылку красного вина. Открывший ей дверь Михаил был в клетчатом кухонном фартуке и, видимо, уже приступил к приготовлению обещанного обеда. На кухне что-то шкворчало, и пахло просто изумительно.

– Маша уже на даче, – сообщил он, принимая из Катиных рук коробку и пакет. – Тапочки доставай сама и приходи на кухню. Я мариную стейки, чтобы зажарить их на гриле. У нас на балконе установлен чудный гриль, по нынешним временам отличная инвестиция во вкусную и здоровую пищу. Если порежешь салат, буду признателен.

– Да, давай, конечно, я помогу, – согласилась Катя. – Только руки помою.

Она охотно приступила к выполнению данного ей поручения, следя краем глаза, как Мишка споро двигается по кухне, открывает и закрывает холодильник, взбалтывает в мисочке какой-то соус, насыпает яблочную стружку из специального пакета. Он все делал красиво и уверенно, по крайней мере, Кате нравилось смотреть на то, как он двигается. В его движениях не было ни волнения, ни суетливости.

– Так, и о чем ты хотела со мной поговорить, Катюша? – с мягкой улыбкой спросил Лондон.

– Миш, где ты был в то время, когда убили Антонину Демидову? – бухнула Катя, и его лицо сразу застыло, словно заморозилось.

– А что? – хрипло спросил ее собеседник и откашлялся, потому что голос у него поехал куда-то вверх, дал петуха. – Почему тебя это интересует?

– Миша, я с большим теплом отношусь к Аглае Тихоновне и с симпатией к тебе и Маше. Поэтому я не хочу, чтобы ты в одночасье стал главным подозреваемым в деле об убийстве.

У Михаила, что называется, глаза на лоб полезли.

– Я? Подозреваемым? В деле об убийстве? Катя, ради всего святого, за что мне было убивать эту старуху, я ее ни разу в жизни не видел и даже не догадывался о ее существовании.

– Откуда я знаю? – воскликнула Катя. – Может быть, эта, как ты выразился, старуха, приехав в Москву, вознамерилась разрушить жизнь Аглаи Тихоновны. А для этого начала собирать информацию о ее родственниках. Времени на это благодаря коронавирусу у нее было предостаточно. А потом узнала что-то про тебя, начала шантажировать. Могло такое быть? Скажи.

– Кать, а ты детективы, случаем, не пишешь? – осведомился Лондон нервно. – Что за дичь ты несешь? Чем, скажи на милость, меня может шантажировать какая-то бабка? Я что, на британскую разведку работаю?

– Миш, я не хочу с тобой препираться и ни в чем тебя не подозреваю. Но пойми, отсутствие у тебя алиби выглядит очень подозрительно. В ответ на простой вопрос, где ты был, ты соврал. Причем на первой лжи тебя очень легко поймали, а вторая ложь выглядит такой неубедительной, что тебя невольно начинают подозревать в том, чего ты не делал. Просто скажи, где ты был в то утро.

– Я не могу, – выдавил из себя Михаил.

– Но почему?

– Потому что это может дойти до Машки, и тогда все развалится, а я не могу этого допустить.

Катя смотрела на него, такого неловкого и смущенного, и в голове у нее забрезжила догадка.

– Мишка, ты что, Маше изменяешь? – спросила она. Он дернулся как от удара током. – Твое поведение имеет только одно объяснение. Ты соврал жене, что пошел на работу, а сам провел полдня у любовницы. И теперь ты не можешь признаться в этом полиции, потому что боишься, что твоя жена обо всем узнает. Так?

– Так, – обреченно кивнул ее собеседник. – Кать, я понимаю, что выгляжу в твоих глазах трусом и подлецом и буду выглядеть еще хуже, если попрошу тебя не говорить Машке, но я все же попрошу. Я ее люблю и разводиться не хочу, а она меня ни за что не простит. Ты же знаешь, это самый страшный из ее кошмаров. Она старше меня на четыре года, и ее всегда это напрягало. Она даже замуж за меня отказывалась выходить, потому что была уверена, что я буду ей изменять.

– И была права. Жену ты любишь, разводиться не хочешь, но баба у тебя есть, – мрачно констатировала Катя. – Нет, ты не думай, мне это очень даже понятно, потому что именно по этой самой причине я оказалась в разводе. Мой муж тоже меня любил и разводиться не хотел. Но ему нужна была свежесть эмоций на стороне, а я была полной мещанкой, которая не оценила искренности его чувств ко мне.

– Мужики так устроены…

– Вот только не надо подводить под кобеляж философскую базу, – сухо сказала Катя. – И вообще, я не собираюсь читать тебе мораль на тему, что такое хорошо и что такое плохо. Ты большой мальчик, сам знаешь. И Маше я, конечно же, ничего не скажу, потому что меня это совершенно не касается. Я вообще могу уйти до того, как она вернется.

– Нет уж, ты дождись! – всполошился Лондон. – Она же знает, что ты придешь на обед, как я ей объясню, почему ты ушла?

Катя задумчиво смотрела на него и, видимо, в ее взгляде читалось такое презрение, что Михаил отвернулся к плите, деловито зашуровал там, доставая из кастрюли с маринадом куски мяса.

– Главное, что ты не мог убить Антонину Демидову, потому что не был на Цветном бульваре в то утро, – задумчиво сказала его спине Катя. – У тебя есть алиби, и, клянусь богом, это просто замечательно. Просто камень с плеч, если честно. Даже если вскроется, что ты – бабник, Аглая Тихоновна это переживет. Главное, что ты не убийца. Этого бы она, пожалуй, не вынесла.

– Прикольно смотреть на то, как ты ей предана, – Михаил перестал прятать глаза, понимая, что неприятная для него часть разговора позади. – Нет, я, конечно, тетку люблю и понимаю, что человек она масштабный, махина, глыба, но такого искреннего поклонения, как у тебя, не встречал. Чем, интересно, она тебя так зацепила?

Катя помолчала, обдумывая ответ. Ей самой было интересно попробовать сформулировать вслух свое отношение к этой пожилой женщине.

– Ты знаешь, – наконец, сказала она, – наверное, в первую очередь меня привлекает порода. Вот все эти дворянские корни, которые есть у тебя и у Аглаи Тихоновны с Глашкой, не так уж просто вытравить, изгнать из крови. То благородство, с которым она говорит, ходит, поворачивает голову, оно у нее врожденное, а не приобретенное. Этому не научиться. Изяществу, превосходству, вкусу… Это можно только впитать с молоком матери. И мне просто нравится смотреть на проявления всей этой белой кости и голубой крови. Не знаю, понятно ли объясняю.

– Вполне понятно, – засмеялся Михаил. – Ты знаешь, я в детстве примерно то же самое испытывал по отношению к моей прабабушке. Конечно, она умерла, я еще маленький был, далеко не все помню, но вот осанка ее царская, особый, только ей присущий поворот головы и взгляд реально перед глазами встают. Папа рассказывал, что она никогда не повышала голос, но говорила так, что никому даже в голову не приходило ее ослушаться.