Читать книгу "С любовью, Старгерл - Джерри Спинелли"

– Эй. У меня, между прочим, живет прекрасная крыса, – вмешалась я.

– Прости, забыл. Значит, они – как хорьки.

Бутылка с сиропом уже наполовину опустела, а Эльвина лила и лила его. Я отобрала у нее сироп.

Мне было понятно, что папа старается спровоцировать девочку, раздразнить ее, но ничего не получалось. Он, однако, не оставлял попыток.

– Когда мальчишкам исполняется десять лет, их всех нужно переворачивать вниз головой и запускать им по червяку в каждую ноздрю.

Я прыснула, и полупрожеванная булочка с корицей вывалилась у меня изо рта на тарелку. Эльвина и бровью не повела, спокойно продолжала есть.

Мне стало ясно, что папа входит в азарт. Сдаваться без боя он не собирался. В организм моего отца как будто встроен радар, способный ощущать силу сопротивления улыбке, исходящую от объекта. Если где-либо между ним и линией горизонта в поле действия этого радара появляется особь с высоким запасом мрачности, он просто не в силах, оказывается, устоять. Наверное, это что-то вроде безвредного навязчивого состояния. Кроме того, имеет значение эффект закрытого рта. Большинство детей – по крайней мере, так говорят – в присутствии взрослых словно теряют дар речи. Но отец мой в этом отношении человек избалованный – я без конца трещу ему в уши вот уже шестнадцать лет. А теперь еще и Пуся. В общем, к обществу неразговорчивых детей он не привык.

– Существует такая теория, – папа вновь нацелился на Эльвину, в то время как та нацеливалась исключительно на блины, – что мальчики и девочки принадлежат к разным биологическим видам. Некоторые ученые считают, что первые произошли от каких-то небольших и очень вонючих млекопитающих. Возможно, от скунсов.

Он подождал ответа. Его не последовало. Девочка намазывала сиропом бекон.

– Ну, Эльвина… а каково твое мнение?

– О чем?

– О том, что я только что сказал.

– А че вы сказали?

Папа закатил глаза к потолку. Видимо, до него стало доходить, что в лице Эльвины он столкнулся с самым серьезным испытанием для своего радара.

«Тебя предупреждали», – одними губами изобразила я.

– Прикольная у тебя штука на шее, – зашел он с другой стороны.

Она снова не проронила ни слова. Улыбающееся лицо Винни-Пуха, как всегда, составляло контраст с ее лицом.

– А на ноге у тебя тоже есть изящный ноготь?

– Нет.

– Значит, Эльвина… мальчишек ты ненавидишь. Всех?

– Угу.

– Всех на свете, без единого исключения?

– Угу.

– И меня тоже? Я ведь мальчишка.

– Вы молочник.

– А вот я знаю, у тебя есть брат. Как насчет него? И он ведь мальчишка.

– Его особенно.

Папа тихонько присвистнул.

– А ты крепкий орешек. – Он протянул вилку к ее тарелке. – Можно кусочек?

– Нельзя.

Отец шутливо надул губы:

– Ну, пожалуйста. Малюсенький!

Эльвина подняла голову от тарелки, поглядела ему прямо в глаза и свирепо выплюнула:

– Нет!

Вилка отступила на прежнюю позицию. Да, это зрелище поинтереснее «Капли».

Папа многозначительно взглянул на меня и возобновил приступ.

– Я понимаю, Эльвина, что мальчишек вообще ты терпеть не можешь, но наверняка есть какой-то один, особенный… Такой, которого ты ненавидишь больше всех остальных вместе взятых, я прав?

Некоторое время она молча жевала. Затем передернула плечами:

– Может быть.

– Вы вместе учитесь в школе?

– Может быть.

– Ты ведь думаешь о нем иногда? В смысле, о том, как сильно его ненавидишь? О том, что бы ты с ним сделала, как бы ты его пытала, например? Скажем, вывалила бы на него целую тачку кусачих муравьев? Что-нибудь такое?

Эльвина пожала плечами:

– Может быть.

– Ага, – подхватил папа. – Я прекрасно понимаю твои чувства. У меня тоже такое было. Одного человека я так же сильно ненавидел.

Она забросила в рот последний кусочек блина.

– Правда?

– Правда. И знаешь, что я сделал с этим человеком? В смысле – с ней. Это была она.

Девочка вся обратилась в зрение и слух:

– Что?

Он усмехнулся и повертел кольцо на пальце:

– Я на ней женился.

Мне захотелось вскочить и поаплодировать, но я удержалась. Эльвина же только закатила глаза и сморщила нос, словно вдруг ощутила неприятный запах.

Мой взгляд вдруг упал на большой циферблат над широкой витриной с пирогами.

– Пап, мы опаздываем.

Но отца уже понесло. Чувство меры ему, как и мне, не присуще.

– А сколько тебе лет, Эльвина?

Она налила сироп в холодный остаток кофе. Вторую чашку мы ей заказать не дали.

– Одиннадцать и три четверти.

– Ты уверена, что не одиннадцать и четыре пятых?

Она в который раз пожала плечами:

– Возможно.

– О, а вот это уже плохо, – произнес папа с преувеличенным смятением в голосе.

Девочка отпила глоток холодного, густого от сиропа кофе. Решила, видимо, что вкус ей нравится, и допила его залпом. Затем посмотрела на моего отца, похоже, колеблясь: задавать или не задавать очевидный вопрос. Надумала задать:

– Почему?

Он сокрушенно покачал головой: если бы ты не знал моего папу, непременно заключил бы, что он только что с похорон.

– Почему? Потому что приближается конец волшебной, чудесной эпохи в твоей жизни. Детство почти прошло. А ты ведь знаешь, что вскоре случится, да?

Опыт общения с ним не успел ничему научить Эльвину – она снова заглотила наживку.

– Что?

– Тебе исполнится двенадцать. Вот что случится. А что потом – тебе известно?

Ей явно не хотелось отвечать на такой дурацкий вопрос, но слишком велико было искушение узнать, к чему папа всей этой чепухой клонит.

– Тринадцать, – процедила она.

Он щелкнул пальцами: в точку, мол, попала!

– Именно! Другими словами, ты превратишься в подростка. – Отец скорбно вздохнул. – Какая жалость.

Эльвина перевела взгляд с меня на него:

– Почему жалость?

– Почему? Ты ведь знаешь, что по этому поводу говорят?

– Кто говорит?

«А вот это очко в твою пользу, подруга», – мысленно похвалила я.