Читать книгу "Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев"

человеческих, то есть не самими этими народами выработана, Чаадаев называет осью, «вокруг которой вертится вся сфера истории», и этот факт «объясняет и доказывает явление воспитания человеческого рода».

Чаадаев подчеркивает значимость процесса «воспитания» человеческого рода под действием идеи истины, которая не выработана самими европейскими народами, но задана божественным источником. Этот процесс необходимо поставить «вне обычного течения человеческих действий». И дальше он формулирует мысли, опираясь на которые, мы сможем перейти к чаадаевскому учению о конечной цели исторического развития.

Философ пишет об определяющем влиянии на человеческий разум идеи божественной истины и о том, что эта идея обогатила человеческий разум новыми силами. Но главным является «произведенное этим событием уравнение умов», которое «сделало человека ищущим истину и способным познать ее во всяком положении, в любых условиях — вот что налагает на эту эпоху от начала до конца поразительную печать Провидения и высшего разума».

Главный результат воспитания человеческого рода под действием божественной идеи состоит в уравнении умов. Оно заключается в том, что европейский человек — независимо от личного развития и эмпирических условий своего бытия — теперь, так сказать, обречен на поиск и познание истины самой по себе; той истины, которая уже не обусловлена специфическими условиями существования данного народа, или данной исторической общности, или данной конкретной личности.

Европейского человека интересует не только и не столько истина, позволяющая ему ориентироваться и поступать более или менее правильно в конкретных жизненных обстоятельствах, сколько истина божественного откровения, в отношении которой уже «нет ни эллина, ни иудея».

Чаадаев пишет о подчинении всех сторон жизни европейских народов христианской идее и соответственном преобразовании их бытия. В «Первом письме» он указывает на то, что «ничто не обнаруживает вернее божественного происхождения этой религии, чем свойственная ей черта абсолютной всеобщности, вследствие которой она внедряется в душах всевозможными способами, овладевает без их ведома умами, господствует над ними, подчиняет их даже и тогда, когда они как будто сильнее всего сопротивляются, внося при этом в сознание чуждые ему до сих пор истины, заставляя сердце переживать не испытанные им ранее впечатления, внушая нам чувства, которые незаметно вынуждают нас занять место в общем строе. Этим она определяет действие всякой индивидуальности и все направляет к одной цели».

«Но еще поразительнее, — подчеркивает Чаадаев, — действие христианства на общество в целом. Окиньте взглядом всю картину развития нового общества и вы увидите, что христианство претворяет все интересы людей в свои собственные, заменяя везде материальную потребность потребностью нравственной, возбуждая в области мысли великие прения, каких история не наблюдала ни в одной другой эпохе и ни в одном другом обществе, вызывая жестокую борьбу между убеждениями, так что жизнь народов превращалась в великую идею и во всеобъемлющее чувство; вы увидите, что в христианстве, и только в нем, разрешалось все: жизнь частная и жизнь общественная, семья и родина, наука и поэзия, разум и воображение, воспоминания и надежды, радости и горести».

Чаадаев сравнивает древние общества с христианской Европой и объясняет общую причину, почему древние народы остановились в своем развитии. Дело в том, что «прогресс человеческой природы отнюдь не безграничен, как это воображают: есть предел, которого ему не удается переступить. Поэтому-то общества древнего мира не всегда продвигались вперед… Как только удовлетворен интерес материальный, человек не идет вперед, хорошо еще, если он не отступает».

Философ отмечает, что в древних обществах вся умственная работа служила и служит только одному — обеспечению физического существования. Конечно, этот земной интерес не ограничивается одними чувственными потребностями, «он проявляется в различных формах, зависит от степени развития общества, от тех или других местных условий, но никогда, в конце концов, не поднимаясь до потребностей чисто нравственного существа».

Этим древним обществам, ориентированным, прежде всего, на удовлетворение материальных потребностей, противопоставляется христианская Европа. «Одно только христианское общество действительно руководимо интересами мысли и души», — пишет Чаадаев.

В этом руководстве «интересами мысли и души», то есть «идеальными» целями, «и состоит способность к усовершенствованию новых народов, в этом и заключается тайна их цивилизации. Здесь, в какой бы мере ни проявлялся другой интерес, всегда окажется, что он подчинен этой могучей силе, которая в христианском обществе овладевает всеми свойствами человека, подчиняет себе все способности его разума, не оставляет ничего в стороне, заставляет все служить осуществлению своего предназначения. И этот интерес никогда не может быть удовлетворен до конца; он беспределен; поэтому христианские народы должны постоянно идти вперед».

И далее Чаадаев пишет о том, что «хотя та же цель, к которой они стремятся, не имеет ничего общего с другим благополучием единственным, какое могут ставить перед собой народы нехристианские, оно находится на пути христианских народов, которые употребляют его к своей выгоде; и жизненные блага, которых добиваются прочие народы, получаются и христианскими».

Таким образом, сознательно преследуя прежде всего «идеальные» цели и интересы, которые в силу своей природы гарантируют беспредельное движение вперед, христианские народы как бы попутно достигают также и тех жизненных благ, которые являются единственной целью нехристианских народов. Дело в том, что «огромное развитие всех духовных сил, возбужденных господствующим у них духом, доставляет им все блага». Чаадаев по-другому формулирует эту же мысль: «Искали истину и нашли свободу и благоденствие».

Теперь можно вкратце охарактеризовать чаадаевское сравнение древних народов и народов христианской Европы.

Итак, древние народы в своем развитии исходят, прежде всего, из материального интереса, или интереса человека как «физического существа», их цели и идеалы вырастают естественным образом из природных условий их бытия — географических, климатических, этнографических. И именно эти условия определяют путь, по которому идет каждый древний народ. Можно, например, сказать, что Китай развивается своим путем, а Индия — своим, но своеобразие этих путей определяется каждый раз присущим именно данной стране сочетанием особенностей человеческого материала (на современном языке — особенностями данного этноса) и объективных географических условий. В этом смысле эти страны, можно сказать, предоставлены самим себе.

Именно поэтому древние народы, дойдя до известной ступени развития, останавливаются и перестают двигаться вперед. Чаадаев приводит в пример Китай, который «с незапамятных времен обладал тремя великими орудиями, которые, как говорят, наиболее ускорили среди нас движение вперед человеческого ума: компасом, печатным станком и порохом. И что же? На что они ему послужили? Объехали ли китайцы кругом земного шара? Открыли ли они новое полушарие? Есть ли у них литература, более обширная, чем та, которой мы обладали ранее изобретения книгопечатания?» («Шестое письмо»).

Итак, древние народы характеризуют ориентация на материальные интересы, обусловленность развития природными обстоятельствами бытия и, как следствие этого, остановка развития на