Читать книгу "Русская нация. Национализм и его враги - Сергей Михайлович Сергеев"

В более поздней работе «Русские немцы и немецкие русские» (1859) Герцен пытается сделать из понятия «немцы» социальную характеристику, немцы – это вообще правительствующие реакционеры, вне зависимости от этнического происхождения: «Наши правительствующие немцы родятся от обруселых немцев, делаются из онемечившихся русских», «онемечившиеся немцы» даже хуже, но все они «относятся одинаким образом к России, с полным презрением и таковым же непониманием»[346]. «Настоящие немцы составляют только ядро или закваску, но большинство состоит из всевозможных русских – православных, столбовых с нашим жирным носом и монгольскими скулами Вступив однажды в немцы, выйти из них очень трудно, как свидетельствует весь петербургский период; какой-то угол отшибается, и в силу этого теряется всякая возможность понимать что-нибудь русское…»[347] Тем не менее герценовские «немцы» не теряют и в новой трактовке этнической составляющей, ведь «настоящие немцы» как-никак составляют «ядро или закваску» этого, говоря термином Т. Шанина, этнокласса.

В том же духе высказывались по «немецкой» теме и соратники Герцена – М.А. Бакунин и Н.П. Огарев, также родовитые русские дворяне. Показательно, что на более поздних этапах «освободительного движения», когда руководящая роль в нем перестала принадлежать дворянам и перешла к «разночинцам», германофобия сделалась маргинальной пропагандистской стратегией. У разночинцев не было столь крупных личных счетов с немцами, как у их предшественников.

Возникает, конечно, закономерный вопрос – насколько «русские немцы» заслужили подобные нелестные характеристики. В принципе для темы данного исследования это не имеет особого значения, но все же стоит отметить, что есть немало свидетельств, исходящих из немецкой среды, отчасти подтверждающих правоту некоторых вышеприведенных высказываний (разумеется, мифы Вигеля не верифицируемы). Скажем, барон А.И. Дельвиг (двоюродный брат поэта) откровенно пишет в своих мемуарах о «ненависти» «остзейских дворян, моих земляков, к России, к которой присоединены более 150 лет, но не признают ее своим отечеством, а служат, как они говорят, не ей, а государю, и этой преданностью эксплуатируют в свою пользу всю русскую землю» (причем впервые с остзейской «нелюбовью к России и русским» Дельвиг, выросший в русском окружении, столкнулся в 1847 г., разговаривая с послом России в Берлине бароном П.К. Мейендорфом, что его «очень поразило в русском посланнике»)[348]. Г. фон Самсон в 1878 г. упрекал своих единоплеменников: «Если мы не хотим скрыть правду, мы должны сознаться, что понятие верности империи, вероятно, для многих незнакомо и никогда не существовало»[349]. Профессор Юрьевского университета А. Фрейтаг фон Лоринггофен в статье 1915 г. признал, что немцы действительно питают «некоторое пренебрежение к России и русским»[350]. Я упоминаю здесь только тех, кто пытался смягчить русско-немецкий антагонизм, русофобским же филиппикам из сочинений эмигрантов-остзейцев можно посвятить отдельную статью[351]. Интересной фигурой был остзейский барон Т. фон Бок, призывавший немецкое рыцарство сделаться «неотъемлемой частью русского дворянства», влиться «в ряды национального государства»: «Если допустить пристрастие, то, конечно, к большинству нации. Я не хочу иметь вид человека, ставящего себя, как Лифляндец, в оппозицию к остальной части нации. Как дворянин, я горжусь, что мои предки были древние рыцари, как гражданин, я никогда не буду ничем другим, как самым закоренелым русским»[352]. Думается, такая постановка вопроса устроила бы русских националистов, но, к сожалению, большинство потомков рыцарей были солидарны не с Т. фон Боком, а с его однофамильцем (а скорее всего, и родственником) В. фон Бокком, заявившим с предельной откровенностью: «Ожидать от нас, чтобы мы, оставаясь немцами, в то же время были душою и сердцем русскими… все равно что требовать, чтоб квадрат, не изменяясь в своей форме, сделался треугольником»[353].

Арена борьбы: наука и культура

Наиболее конфликтной точкой русско-немецкого противоборства в сфере науки была, так сказать, высшая инстанция последней – Петербургская академия наук, с самого своего возникновения (1724) возглавляемая и наполняемая немцами (первый президент – Л.Л. Блюментрост; на первом ее заседании в 1725 г. из 13 человек 9 были немцами), при Анне Иоанновне ею по очереди руководили К.Г. Кейзерлинг, И.А. Корф, позднее – К. фон Бреверн, фактически же академией управлял (даже при Елизавете) темный делец И.-Д. Шумахер.

В 1742 г. бывший токарь Петра I академик А.К. Нартов подал в Сенат «доношение», направленное против финансовых махинаций Шумахера и немецкого засилья в академии вообще. Нартов настаивал на том, что Петр «повелел учредить Академию не для одних чужестранцев, но паче для своих подданных». Выписанные же Шумахером из-за границы профессора «все выдают в печать на чужестранных диалектах», а главное, «обучение российского народу молодых людей оставлено, а производят в науку чужестранных, в которых Российской империи никакой пользы быть не может, кроме единого казенного убытка, который при том исходит на жалованье и на прочее, с чем оные по времени имеют бежать в свои отечества». Между тем, «для лучшего произведения наук можно бы изыскать ученых несколько человек из Россиян, но того ему, Шумахеру, в память не приходит…»[354].

Были и другие «доношения», в которых говорилось, что русские переводчики получают жалованья гораздо меньше, чем немецкие, что «русских учеников немецкие мастера так отменно обучают, что в двадцать лет их науке совсем выучиться человеку русскому не можно», что Шумахер всячески притесняет русских и покровительствует единоплеменникам – «определяет в Академию людей самых бесполезных, лишь бы только немчина». Обращалось внимание на то, что в гимназии при академии многих немецких учителей можно легко заменить на русских, в качестве примера приводился некий Фишер: «…Немец недостаточный и при том не малый пьяница Русские с нуждою его разумеют и более за шута, нежели за учителя принимают»[355].