Читать книгу "Пепел Анны - Эдуард Веркин"

Синий BMW стоял через дорогу и раскалился так сильно, что дотронуться до ручки двери я смог только через рубашку. Залезать внутрь в такую жару не хотелось вовсе, я запустил двигатель, включил кондиционер и обдув и стал ждать, пока остынет.

Смотрел по сторонам.

Откуда-то играла музыка, по улице шла экскурсия в сторону Музея Революции, курили злые таксисты, велорикши то и дело проезжали мимо и поглядывали на меня. Утро как утро, медленный ветер со стороны моря загонял в городские улицы запах водорослей и соли, к полудню ветер ослабеет, морской воздух пропитается запахом кофе и жареного хлеба, настоится между стенами домов, прокалится на солнце площадей и потечет по улицам к набережной, обратно, а вместе с ним отправятся горожане, длинные парни в белых майках, народные старухи в пестрых платьях, сухие и зубастые – непонятно, как столько прожили – старики с тощими коричневыми руками, девчонки, певицы и певцы, тощие очумелые собаки, некоторые кошки, разные туристы и туристки.

Но до вечера был еще весь день, и из-за угла выступила ореховая женщина, она шагала враскачку, держа в каждой руке по дюжине ореховых трубочек. Она узнала меня, подошла и стала предлагать орехи. Она их так весело предлагала, что я решил купить – а потом, интересно, вкусные орехи-то? Я сунул руки в карман, но куков не нашлось, все потратил на лютнистку. Я виновато улыбнулся, ореховая женщина засмеялась мне и пошагала в сторону Капитолия.

Показался отец. Он посмотрел вслед ореховой женщине и сказал:

– Есть абсолютный способ против уличных приставал, я тебя научу. Надо говорить: «Спасибо, я здесь живу два месяца». Сейчас скажу по-испански…

– Да они и так отстают, – перебил я. – Я делаю такую унылую физиономию, что они ко мне и не подходят.

– Тоже верно. Местные, кстати, быстро русских срисовывают и особо не цепляют – бесполезно.

Интересно, как зовут ореховую женщину? Вряд ли она из аристократических кругов, ее как-нибудь по-простому, Химена, Юмилка или Санчия. Пинатсия, вот еще неплохо. Хотя, пожалуй, ей никакое имя не подойдет, вот по сантехническому сразу видно – скорее всего, Андрэ, а тут не скажешь.

Мы забрались в машину и отправились в Санта-Клару, это к востоку.

Из Гаваны выбрались быстро, сначала по той же дороге, что на пляж катались, затем выскочили на окружную, а потом по развязке на Автостраду Насьональ. После развязки отец притопил. Автострада на самом деле была хорошая, по три полосы в каждую сторону и разделительная между ними. Движение ноль, редкие попутки, а по встречке и вовсе никого. Вокруг зеленка, пространства, то ли пустыри, то ли поля убранные, грядки иногда встречались. Чем дальше от Гаваны, тем диче. Но мне нравилось, я не люблю, когда города слишком тянутся.

– Как у тебя дела? – спросил отец километров через тридцать. – Не скучно?

– Нормально, – ответил я. – Весело.

– Правда? – отец удивился. – Думал, что наоборот. Интернета нет…

Я даже отвечать не стал. Отец понял, что глупость выдал, и молчал еще тридцать километров. За эти тридцать километров мы проехали мимо нескольких поселков, похожих друг на друга, и мимо города, похожего сразу на несколько поселков.

– А как с Анной? – спросил отец еще через тридцать.

– Нормально.

– Что нормально?

– Да все нормально. Ходили в школу.

– Куда?

– В школу Гагарина.

– Зачем?

– Не знаю. Ходили. Надо куда-то ходить.

Отец почесался.

– И что там, интересно?

– Интересно.

– И все?

– Все.

Отец помолчал. Не выдержал.

– Это же Куба, сынище! – хлопнул меня по плечу. – Кое-как, но Остров свободы.

Что-то отец сегодня… слишком старается. Интересно.

Ах, ну да. Мужской день, как я забыл. Отец и сын, оставив дома жен, детей, собак и негров, едут стрелять бизонов и немного, если подвернутся, индейцев. В программе холодная телятина, маисовый хлеб, крепкие шутки. Передача опыта подрастающим поколениям, трезвый взгляд на взрослую жизнь.

– Остров свободы, а ты ведешь себя, как монах, – сказал отец. – На танцы сходите, в кафе ее своди, что ли… Тебе мать что, денег не дает? Я же даю…

Отец, не отрываясь от руля, протянул мне полпачки куков. Я взял.

– Спасибо, у меня Великанова есть, – ответил я.

– Ну, ты сравнил! – отец хлопнул по рулю. – Великанова… У тебя глаза-то на месте? – Я промолчал. – Твоя Великанова похожа на…

Сейчас он подберет нужное сравнение, и это сравнение будет хорошо. Убийственно точно. И я, глядя на Великанову, буду всегда вспоминать это сравнение, и от этого уже никак нельзя будет отделаться. Мой отец – гениальный журналист, когда его избили за статью об офшорах «Трудности перевода», он полгода не мог нормально ходить и занимался исключительно сочинением заголовков для проблемных статей. За это время в редакции избили еще четверых.

– …Панцирную щуку.

Плохо, все плохо. Ведь теперь я вижу – так оно и есть, похожа. Великанова похожа на панцирную щуку.

– На панцирную щуку, – повторил отец с удовольствием.

И немедленно рассмеялся.

Панцирная щука – однозначное речное животное, совсем как сухопутная Великанова, сидит под корягой, или под ряской, или в тени камней, а как кто мимо неосторожный прошмыг – так она и цап. И глаза совершенно оловянные, с перепелиное яйцо. И на Индейца Джо.

Интересно, а на кого мама похожа? Если спросить? На Тома, наверное. Не Гек точно. Но не успел.

– Знаешь, как твой дед познакомился с твоей бабушкой? – спросил отец. – Вон, смотри, это здешний колхоз!

Отец указал пальцем вправо, но я успел увидеть только крыши и пальмы, выделяющиеся зеленью на фоне другой зелени, наверное, действительно колхоз.

– Твоя бабушка весьма вздорная особа, ну да ты знаешь. А в молодости она была в три раза вздорней. Этим дед и воспользовался.

Отец ухмыльнулся, прибавил скорость и обогнал грузовик, заполненный оранжевыми бочками.

– За бабушкой ухаживали трое, а она все никак не могла решить, с кем связать судьбу. Дед наш против тех ребят никак не катил – и бедный, и лимитчик, и позавчера дембельнулся. А те ребята все москвичи, из хороших семей, у одного «Москвич» был красный…

Отец еще прибавил скорости, дорога была не хайвэй, машину потряхивало, а про красный «Москвич» я и раньше слышал, от бабушки, бабушка как раз рассказывала мне про то, что красным «Москвичом» сразил ее как раз дедушка.

– И тогда дедушка начал действовать наверняка. Он придумал бабушке прозвище… Не скажу какое, но очень точное, надо признать. Когда бабушка его услышала, она в ярость пришла, дедушку люто возненавидела – и первый шаг был сделан. То есть дедушка обратил на себя внимание и, что немаловажно, вызвал острые чувства. А потом он эти чувства с отрицательных поменял на положительные.