Читать книгу "Странная практика - Вивиан Шоу"

– Он может говорить? – влез в разговор Крансвелл. – Наверное, мы смогли бы заставить его говорить.

– Будьте любезны, помолчите, Крансвелл, – проговорил Ратвен, уже почти не злясь. – В каком он состоянии?

– Ужасно обожжен, и к тому же его потом бичевали, и одному только Богу известно, с какими микробами он имел контакт… Но он восстанавливается, притом на удивление хорошо. Гораздо быстрее, чем должен бы. Сейчас он стабилен.

– Его можно перемещать?

– При необходимости. – Голоса у Ратвена в доме уже о чем-то спорили. – А что?

– Допросить, – объяснил Ратвен. Похоже, он тоже устал – устал и вымотан волнениями. Она ощутила новый укол стыда. – Я бы сказал, что нам троим было бы весьма интересно узнать, что ваш улов может поведать нам о «Мече Святости» и их планах. А Варни еще хотел бы поговорить с ним по поводу колотых ран.

– А если он ничего не знает? По-моему, он совсем потерял связь с реальностью. Не уверена, помнит ли он хоть какие-то подробности.

– Ну, мы хотя бы придумаем, что с ним делать. Как Фасс?

– Совсем без сил. Хотелось бы отправить его в постель: он сегодня слишком долго мерз под дождем, а потом еще ему пришлось переносить нас сюда. Причем не откуда-то, а из храма.

Она снова потерла виски, пытаясь вспомнить, когда в последний раз настолько уставала.

– А вы? – Голос Ратвена снова потеплел. – Нет, не отвечайте. Могу себе представить. Я за вами приеду. Если мы откинем спинку заднего сиденья «Вольво», то можно будет засунуть вашего нового друга на носилках, а я поностальгирую по тем временам, когда водил «Скорую» под бомбежками. Здорово, да?

Она невольно засмеялась – чего он и добивался – и сглотнула вставший в горле ком, вызванный внезапной волной симпатии.

– Это же неправда, да?

– Вы далеко не все обо мне знаете, дорогая моя. Идите и соберите все необходимое. Я скоро буду.

* * *

Грета не ожидала, что будет настолько просто устроить ее пациентов в видавший виды универсал Ратвена (который оказался того бледно-желтого цвета, какой свойственен только яичному ликеру и «Вольво). Сама поездка прошла тихо, не считая кашля Фаститокалона: она сама всю дорогу просидела совершенно неподвижно и с закрытыми глазами, наслаждаясь тем, что в этой ситуации от нее больше ничего не требуется. Указания посторонних часто бесят, но иногда (как, например, сейчас) Грета смаковала ту анестезирующую изоляцию, которая при этом возникает. Ей не надо было думать, и это было похоже… ну, на то, как наконец садишься после многих часов работы: уходит громадная ползучая ноша.

Реальность вернулась в тот момент, когда они затормозили перед домом Ратвена, снова тяжелым грузом ложась на ее мысли и чувства. Ей придется защищать человека, который совсем недавно пытался ее убить, от разозленного вомпира и рьяных расспросов Крансвелла, и это будет…

Она мысленно переформулировала свое заключение с «мерзко» на «погано», а потом еще раз на «довольно сложно» – и этот процесс вызвал у нее тихий смешок из-за полной абсурдности ситуации в целом. Ратвен бросил на нее вопросительный взгляд.

– Это я так, – сказала Грета, борясь со сменившим смех желанием расплакаться. В голове возник образ балансирования на узенькой перемычке между двумя ущельями, но Грета оттеснила его, стараясь, чтобы голос звучал нормально. – День был длинный, вот и все.

– Да уж. – Ратвен похлопал ее по руке. – Идемте. Надо вас покормить, а то цвет лица стал похож на мелованную бумагу. А этих двоих надо уложить.

Фаститокалон возмутился, что его внесли в список болеющих наравне с бывшим рядовым «Меча Святости», но его моментально заставили заткнуться.

* * *

Ближе к ночи, когда Ратвен приготовил ужин для нее и Крансвелла (в отношении пищи единственным правилом дома было отсутствие чеснока: порей и шнитт-лук в небольших количествах допускались, и оказалось, что вполне приличный соус болоньезе можно приготовить и без Allium sativum), Грета поделилась с ними своими предположениями относительно того, что увидела.

– Это ожоги от облучения, не химические… да и термальный ожог ни в каком случае такой картины не дал бы. В литературе упоминаются ожоги всего тела при падении в горячий источник с кипящей водой, однако картина не совпадает: у него ожоги не повсюду. Самые сильные – впереди, а некоторые участки на ногах и спине остались целы. – Она обвела взглядом слушающих, проверяя выражения их лиц. – Судя по тому, что он многократно упоминает голубой свет, я склоняюсь к теории, что это ультрафиолетовые ожоги, вызванные чем-то вроде неэкранированной сварочной дуги, или следствие длительного пребывания под ртутной лампой без внешней защитной оболочки. Картина соответствует длительному нахождению в позе на коленях лицом к источнику, возможно, держа сложенные ладони перед грудью. Самые сильные ожоги приходятся на лицо и шею, кисти рук и предплечья, нижнюю часть торса впереди и переднюю часть бедер. А еще он говорил не только о свете, но и о звуке. Гуле или жужжании. – Она замолчала и заправила волосы за уши. – Вопрос в том, какого черта такой источник ультрафиолета делает под землей и какое он имеет отношение к их доктрине «Убейте всех демонов»? И кстати, кто они такие и почему занимаются тем, чем занимаются? Но в основном мне хотелось бы понять, что, к черту, за все это ответственно.

Крансвелл накручивал на вилку остаток спагетти: рассказ на его аппетите никак не сказался.

– Голубой Божественный свет, – проговорил он с набитым ртом. – Чем бы он ни был, они подвергаются его воздействию специально. Может, как наказание? Типа власяницы и бичевания в качестве умерщвления плоти.

– О, святой источник ультрафиолета, очисти грехи наши? – спросила Грета скептически. – Не думаю, чтобы эти штуки существовали, когда возникала секта.

– Это вроде того фильма с Урсулой Андресс. – Он закончил наматывать спагетти, отправил их в рот и превратил оголенную вилку в указку. – Со Стейси Кичем: «Какой-то там бог-каннибал»[7]. Урсула с командой поддержки исследовала примитивный вулканический остров, набитый каннибалами, как вы сейчас, и обнаружила, что дикари поклоняются мертвецу с застрявшим в груди счетчиком Гейгера, считая, что щелчки – это звук мертвого сердца, которое продолжает биться. Предмет приобретает талисманную значимость. Культ.

– Но лампочка?.. – изумился Варни: интерес к предмету разговора заглушил легкое отвращение, которое ему внушали застольные манеры Крансвелла. – И тут ведь не суеверное племя каннибалов: они же… э… Доктор Хельсинг права, мы не знаем, кто они такие. Знаем только, что они могут писать соком чеснока на стенах чужих квартир длинные слова.

– Фанатичная вера способна толкнуть на довольно-таки странное поведение, – возразил Крансвелл. – Чего только люди не делают из-за веры, что это им велит Бог. Почему бы Богу не быть лампочкой? Он уже был смерчем и горящим кустом – если взять навскидку пару примеров.