Читать книгу "Дядьки - Валерий Айрапетян"

Крит кипел в жаркой влаге, в воздухе гудела морская соль. За стенами аэропорта радостно разгоралась ночная курортная жизнь.

Из-за нерасторопного паспортного контроля образовалась очередь, мы замкнули ее хвост. Когда подошел наш черед, я широко улыбнулся кучерявому греческому пограничнику, получил удар в паспорт и вышел на улицу, в Грецию.

Нас встретила агент с табличкой нашего отеля.

— Марина! — представилась она так радостно, так рьяно заблестели ее глаза, так разошелся в улыбке рот, будто агент ждала встречи с нами всю свою жизнь.

Марина была похожа на стареющую дагестанскую женщину, черный костюм на ней усиливал сходство.

Нас погрузили в автобус — всего человек пятнадцать — и сказали, что скоро поедем. Через минут пять Марина запрыгнула на ступеньку и что-то протараторила по-гречески толстому водителю. Тот жирно кивнул, после чего мы тронулись с места, а я опять уснул.

2

Отель Pella Maria состоял из четырех этажей, с баром, столовой, бассейном и бильярдом на первом и жилыми номерами на остальных. С магистральной улицы — этого курортного Пикадилли с кучей магазинов — к отелю примыкало открытое кафе.

На ресепшен сидел молодой парень, похожий на мелированный аналог певца Витаса. «Стефан», — представился он. Я кивнул, а жена принялась выяснять у него на инглише, что тут да как. Когда оформление подошло к концу, Стефан с ошалело-счастливым видом выдал нам ключи от номера на четвертом этаже. В вознесшем нас маленьком зеркальном лифте пахло бассейном и спелыми арбузами.

Катя отворила дверь и вставила бирку от ключа в электрогнездо. Я везде включил свет, проверил работу кондиционера, спустил унитаз, открыл краны, врубил телик, вышел на балкон. Все работало исправно. Лера принялась прыгать по кроватям и тараторить: «Море, море, море…»

Мы быстренько разложили вещи, приняли душ и улеглись спать, чтобы выспаться к завтраку.

3

Завтрак проходил в гостиничной столовой размером с треть футбольного поля. Вдоль одной стены длинным рядом стояли столы с подносами, полными самой разнообразной еды. По сравнению со вчерашним днем я чувствовал себя олимпийцем, претендующим только на золото.

Аппетит мой разыгрался еще посреди ночи — тогда мне пришлось обмануть голод двумя литрами «Бон Аквы», — сейчас же я готов был слопать лошадь. Мне пришлось трижды подходить к стойке с подносами, чтобы наесться.

Тем временем отдыхающие прибывали, как звери на водопой. Толстые немки с дрессированными мужьями, расфуфыренные русские девушки (одна умудрилась надеть к завтраку вечернее платье), малахольные голландцы с красными вытянутыми лицами, длинноносые красивые чешки, инвалиды в колясках, пенсионеры всех стран — кого только не занесло сюда!

Среди броуновского движения входящих и выходящих я заметил мужчину с телом, не допускающим оптимизма. Он стоял в середине зала, неподвижный, как соляной столб, в джинсовых шортах, с осанкой человека, который последние тридцать лет ожидает удара по затылку. Врытый в пол взгляд и прилежно вытянутые по швам руки выдавали в нем индивида, готового послать все к чертям, включая себя самого. Есть люди, глядя на которых трудно представить их совокупляющимися. Этот был одним из этих.

Я стал наблюдать за ним, день за днем. Выраженный во всем его существе трагизм был так велик, что чувство обреченности всего сущего передавалось и мне.

Концентрация жизни, ее жадные до ощущений импульсы едва превозмогали в нем нулевой уровень. Бледно-розовая кожа, короткие идиотские усики, пришибленная походка, бессменные подростковые шортики — он походил на школьника, впавшего в депрессивный ступор. Ел он всегда один — и так обреченно, с такой невыносимой тоской в глазах, будто после трапезы его поволокут на виселицу.

Мне стало жаль его — такая жалость пронзает сердце, когда представляешь себя на месте бедолаги, — и я решил как-то скрасить его одиночество.

— Давай здороваться с ним, как иностранцы: нараспев, с улыбкой во весь рот, — сказал я жене.

Оказалось, что вид побитого жизнью иностранца, закованного в броню отчуждения, трогательно обжигал загрудки моей жены с первого брошенного на него взгляда.

— Давай, — согласилась она.

Мы поинтересовались у Стефана, откуда прибыл сей печальный субъект.

— Он восточный немец, — задумчиво ответил Стефан. — Странный он. Попросил меня поменять ему номер с видом на море на другой, выходящий на шумную задымленную улицу. Первый раз меня просят о таком…

Каждое утро, застав его в момент поедания омлета с ветчиной (другого на завтрак он не ел), я подходил к нему и, лыбясь во всю ширь, напевал: «Хеллоооуууу». Растроганный таким вниманием, немец привставал, глаза его тут же застилала слезная пелена, голова сотрясалась приветственной дрожью, рот бормотал нечто нежно-невразумительное.

На третий день регулярных приветствий мне стало казаться, что уж как-то часто мы с немцем оказываемся вместе. Я встречал его в лифте, за соседним столом в ресторане гостиницы, в магазине сувениров и алкогольном супермаркете. И каждый раз напевал ему радушное «Хеллоу», а он в ответ готов был разрыдаться.

Однажды он слегка наклонился ко мне и, едва не разрываясь от конспирации, спросил по-немецки:

— Warst du im Aquarium?

В ответ я пожал плечами и вышел из лифта.

4

Армян всегда можно узнать по грустным глазам. У евреев глаза тоже грустные, но сильно приподнятые брови делают их вид еще и настороженным.

Араик прибыл на Крит через день после нас, с женой и двумя детьми: годовалым Тиграном и трехлетней Мери. То, что он армянин, я понял сразу. Мы быстро сошлись, долго говорили об Армении, о языке, обычаях, о том, как современная культура подъедает все национальные устои народов, словно тля — стебель, дабы привести человека под общий знаменатель среднестатистического потребителя с устойчивой мотивацией к потреблению.

Вот уже пятнадцать лет как он жил в Германии, выучил язык, получил гражданство и к фамилии Хачатурян добавил фамилию Пфафенгут. Араик Хачатурян-Пфафенгут — немецкое приложение сильно облегчало общение с представителями бюрократического аппарата.

Мы вместе ходили на пляж Star Beach, сообща гуляли по оливковой роще, выпивали в баре после ужина.

— Араик, что означает «Warst du im Aquarium?» — спросил я, отхлебывая пива.

— Это значит «Был ли ты в Аквариуме?» — вдруг он встрепенулся. — Слушай, а к тебе тоже подходил Титмо?

— Какой еще Титмо?

— Ну, этот восточный немец, похожий на замерзшего воробья.

— Да, черт возьми! Вот это да! Араик, что он еще сказал тебе? Интересный тип. Мы с женой здороваемся с ним каждый день, больно вид у него печальный…

— Ну, — начал Араик, — он рассказал, что не женат, что приехал один, что каждый день ходит в Аквариум вместо моря, вот и меня звал в Аквариум, показывал даже абонемент на пятнадцать посещений…