Читать книгу "Приговор - Иван Любенко"

Ардашев ушёл.

На улице ещё держалась дневная жара, и старые вязы отбрасывали длинные тени. От дома до железнодорожной станции — всего ничего, каких-нибудь полверсты, но идти пешком не хотелось, и Клим Пантелеевич нанял пролётку.

Площадь перед вокзалом превратилась в подобие базара. Сестра милосердия меняла лакированные туфли на круг колбасы, пожилая дама с печатью горя на лице предлагала шляпу с павлиньим пером, но все проходили мимо, не обращая на неё никакого внимания. Бывший судья Окружного суда продавал английские офицерские бриджи. Увидев Ардашева, он смутился и опустил глаза. И в этой грустной толпе какой-то горец-лоточник, окружённый ребятнёй, завистливо поглядывающей на деревянный ящик со льдом, выкрикивал: — «Клюбничный мороженне! Плати дэнги и кушай на свой здоровье!».

— Надо будет обязательно купить Веронике и Варваре, когда вернусь, — шагая к перрону, решил для себя Ардашев.

III

Лёгкий бронепоезд стоял на втором пути. Надпись «Офицер», выведенная белой краской на броне, виднелась издалека. Сам паровоз был укрыт металлическими щитами. За ним стоял тяжёлый вагон с торчавшей наверху орудийной башней. Низко нависли над рельсами скошенные стенки бронированной защиты. Впереди виднелся флагшток с белым черепом и перекрещенными костями. Пахло угольной гарью и мокрой пылью — дворник поливал из шланга дальнюю часть перрона. От раскалённой брони «крепости на колёсах» веяло жаром и, казалось, было видно, как в воздухе колышутся бестелесные призраки.

Вокруг было выставлено сторожевое охранение. Ардашев предъявил пропуск караульному, тот козырнул и провёл к вагону, обшитому бронёй. У самых окон проступала закрытая железными щитами голубая краска — отличительный признак первого класса. Солдат постучал в узкую дверь, она вскоре отворилась. Из тёмного проёма появился полковник лет сорока пяти в ремнях и облегающем френче. Он носил роскошные кавалерийские усы, но подбородок был брит. Лицо его показалось статскому советнику очень знакомым. Он внимательно изучил пропуск и представился:

— Полковник Керже, Сергей Иванович. Прошу.

Ардашев поднялся в вагон. Идя по коридору, офицер остановился у двери с номером «три» и сказал:

— Вот ваше купе. Располагайтесь.

— Благодарю, но сначала я хотел бы осмотреть место, где хранится золото.

Военный недоумённо поднял брови.

Не дожидаясь ответа, Клим Пантелеевич осведомился:

— Надеюсь, вам пояснили, что именно я отвечаю за его сохранность?

— Да, — нехотя кивнул тот. — Я впервые сталкиваюсь с ситуацией, когда статский командует полковником.

— Совсем нет, — возразил Ардашев. — Вы начальник бронепоезда, а я лишь помогаю вам доставить ценный груз в Тихорецкую. Но в случае возникновения спорной ситуации последнее слово остаётся за мной. Однако на данном этапе я не собираюсь вмешиваться в вашу службу. Вы согласны?

Полковник пожал плечами, но мелькнувшее ранее неудовольствие, так и осталось на его лице.

— Золото находится в соседнем с вами купе, — отчеканил военный.

Он вынул из кармана ключи и открыл дверь. На полу стоял большой деревянный ящик, обшитый мешковиной и обвязанный крест-накрест шпагатом. В трёх местах верёвочные соединения были залиты красным сургучом и пропечатаны печатью Ставропольского гарнизона. На столике стоял телефон, а в окне торчал пулемёт «Льюиса».

— Как видите, на всякий случай, я приказал установить связь с командирской рубкой.

— Очень правильное решение, — согласился Ардашев, снял диск пулемёта, осмотрел его и сказал: — Тем не менее, у меня, господин полковник, будет к вам четыре просьбы. Во-первых, я размещусь здесь, а не в третьем купе, постель, как вы понимаете, мне не нужна, во-вторых, прошу выставить у этой двери охрану из двух солдат, которая будет подчиняться только мне, в-третьих, я был бы вам очень признателен, если бы вы, хотя бы очень кратко, поведали мне об имеющимся вооружении и технических возможностях этого «сухопутного дредноута». Ну и в четвёртых, — в диске почти не осталось патронов. Велите зарядить.

— Не беспокойтесь. Сейчас распоряжусь. Вам показать, как вести огонь из него?

— Нет, благодарю.

— У вас всё?

— Почти. Остался всего один вопрос: скажите, кем вам приходился штабс-капитан Пётр Иванович Керже?

— Это мой младший брат. Его расстреляли чекисты. Он участвовал в офицерском восстании. Похоронен в Ставрополе, на кладбище Андреевского храма. Вы знали его? — полковник удивлённо поднял голову.

— Сидели вместе в городской тюрьме. Меня первого повезли на расстрел, но повезло — удалось бежать. А его, видимо, казнили вместе с бывшим начальником сыскного отделения. В камере нас было трое.

Лицо Керже изменилось. На Ардашева он теперь смотрел с явной симпатией.

— Отправка поезда через четверть часа. Я распоряжусь об охране купе, заменим диск пулемёта и тронемся. Ну, а потом, если вы не возражаете, вернусь к вам, и мы помянем брата. Заодно расскажу о бронепоезде. Не возражаете?

— Помянем, конечно. Грех не помянуть, но только самую малость.

— Как будет угодно, — кивнул полковник. — Пора обходить состав.

Вскоре возник солдат с коробкой патронов и запасным диском. Приготовив пулемёт для стрельбы, он вместе с напарником занял пост с внешней стороны двери.

Поезд дал задний ход, протяжно загудел и медленно тронулся. Минут через пятнадцать появился Керже. В руках он держал бутылку вина, пару чайных стаканов и два яблока. Усевшись напротив, полковник молча наполнил стаканы и произнёс, не чокаясь:

— За брата! Да упокоится его душа на небесах!

— Царствие ему Небесное и вечный покой! — вымолвил Ардашев и выпил вино.

— Я не сомневаюсь, что перед смертью он был мужественен, но всё-таки хотелось бы узнать хоть какие-то подробности…

— Особенно и рассказывать нечего. Его привели избитого в первой половине дня двадцать седьмого июня. Я дал ему воды и платок. Он вытер с лица кровь. Штабс-капитан поведал нам о восстании, о постигшей их неудаче. Затем мы услышали выстрелы. Он взобрался на табуретку и, глядя в окно, рассказывал нам о том, кого расстреляли во дворе тюрьмы. А потом меня увезли. Вот и всё.

Полковник молча уставился взглядом в одну точку. Казалось, он не слышал статского советника. Только кадык ходил верх и вниз, да слегка подрагивали руки. О чём он думал? Что вспоминал? Счастливое детство? Времена, когда они с братом ранним утром уходили за раками и лазили по берегам быстрой Ташлы, вытаскивая из нор огромных, будто поросших мхом, старых зелёных чудовищ с длинными клешнями? Или, может, ему привиделась классическая гимназия, где Пётр устроил дымовую завесу, и чуть было не попал под исключение? Ох, сколько они тогда пережили! И отец, и мама, и дедушка — отставной полковник… А как он ждал весточек от младшего брата с фронта, как переживал, когда их долго не было! Как отгонял от себя мысли, что Пётр погиб, и как радовался, когда полковой почтальон принёс от него открытое письмо! Кто мог подумать, что храбрый офицер, не раз ходивший в рукопашную на германские окопы, вдруг будет убит в своём родном городе — там, где были похоронены его предки, в котором стоял его родовой особняк, где он первый раз влюбился, откуда уехал поступать в военное училище? Как такое могло произойти? Уж не пригрезилось ли это в кошмарном сне?