Читать книгу "Американский доброволец в Красной Армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейсхтага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945 - Никлас Бурлак"

…Я замолчал, почувствовав усталость.

— А как твой Пап оказался в Америке? — спросила Оксана.

— Знаешь, это еще одна детективная история. Ему довелось целый год скрываться от царских жандармов, скитаясь по селам и местечкам Украины, время от времени меняя имена. Наконец он оказался в Шепетовке, неподалеку от границы России и Австро-Венгрии. Пап нашел работу в ремонтном железнодорожном депо. В начале 1907 года профсоюз железнодорожников постановил организовать массовую демонстрацию с теми же требованиями, что выдвигали рабочие Петербурга царю Николаю II в Кровавое воскресенье.

За день до демонстрации от одного солдата 334-го Стародубского кавалерийского полка в профсоюзе стало известно, что войска встретят демонстрантов пулями, штыками и саблями. Рабочие напечатали листовки, призывавшие солдат не повторять того, что было в Петербурге, и не стрелять в мирных демонстрантов. Раздавать листовки в полку, стоявшем между Шепетовкой и Подволочиском, поручили моему Пап. Там-то он и попался с пачкой листовок в руки жандармам. Его арестовали и посадили на гауптвахту.

Контрразведка полка довольно быстро выяснила, что Пап был участником событий в Севастополе на крейсере «Очаков». Он предстал перед военным трибуналом, который приговорил его к расстрелу. Не было ни малейшего сомнения в том, что его казнят, если только на гауптвахте не произойдет какого-нибудь чуда. И чудо случилось: разводящим караула в ночь перед казнью оказался друг детства отца из села Юхны — в чине фельдфебеля.

— Сергей, ты? — прошептал фельдфебель, опасаясь, что услышит другой часовой.

— Григорий, ты?

— Да, Сергей, — ответил фельдфебель.

Сергей и Григорий, заключенный и фельдфебель охраны, когда-то вместе пасли гусей, свиней, коз, коров и лошадей. Пап решил выложить своему другу-фельдфебелю свой план побега с гауптвахты. Он шепнул:

— Слушай, Григорий, не мог бы ты приказать часовому стать за дверью? Хочу сказать тебе нечто очень важное.

Григорий скомандовал рядовому выйти за дверь и ждать, пока его не позовут.

— Говори, Серега, быстрее, — сказал Григорий. — Что надумал?

— Гриша, — обратился к нему Пап, — выпусти меня. Не то завтра наутро я уже не жилец. Ты ведь знаешь, что мне присудил военный трибунал.

— Да ты с ума сошел, Серега! Ну, выпущу я тебя, так меня самого расстреляют.

— Верно, Григорий. Только…

— Что «только»?

— Только если ты не уйдешь со мной вместе.

— Куда?

Пап объяснил Григорию:

— Отсюда до границы с Австро-Венгрией не больше версты. Так? Если бегом, нам понадобится не более десяти минут. Так? Переплывем Збруч и меньше чем через полчаса окажемся по ту сторону границы.

— А там что? — спросил удивленный Григорий.

— А там — доберемся до Гамбурга, откуда каждую неделю отправляются пароходы в Америку с сотнями эмигрантов. Я в Севастополе от матросов дальнего плавания все точно знаю… Помнишь картинки в окнах корчмы, где мы с тобой, бывало, сиживали? Самое высокое здание в мире где? В центре Нью-Йорка! Хмарочёсом или небоскребом его называют. А фотокарточки важных американцев, гуляющих по ихнему Бродвею, помнишь? На улице ни единого бедняка не видно. Все такие богатые! Мы ведь с тобой, Григорий, не лентяи. Поедем с тобой в Америку, не развлекаться же, не гулять! Будем усердно пахать так, что через три-четыре года по-настоящему богачами станем, сможем вернуться в Европу, если захотим. Купим себе по усадьбе и заживем по-человечески!

Идея Григорию понравилась.

— Все, что ты говоришь, Серега, очень интересно и вроде здорово, — сказал он, наморщив лоб. — Но надо ж подумать…

— Нечего тут раздумывать, друже! Если ты не дурак и если все понял, надо поторапливаться. Через час начнет светать. Идем, Григорий, идем немедля!

— А часовой?

— Отопри клеть. Я выйду и стану возле двери. Ты позовешь часового. Я его оглушу по башке. Положим его в клеть и кинемся до Збруча. Когда часовой придет в себя, мы с тобой будем в Австро-Венгрии.

— Ну что ж, Серега… — сказал Григорий, перекрестившись. — Двум смертям не бывать, одной не миновать!

Он отомкнул железную клеть. Через пару минут Григорий запер железную клеть и дверь гауптвахты с оставшимся там оглушенным часовым, и беглецы бросились к Збручу. Они запросто переплыли неширокую реку и вскоре оказались в Австро-Венгрии. Время накануне рассвета, видимо, склонило к сладкой дреме редких в те годы и российских, и австро-венгерских пограничников, что было на руку двум нарушителям границы.

И вот они уже в австро-венгерском Подволочиске. Добираться до Гамбурга, пешком через всю Германию, пришлось с двух-, а то и с трехнедельными остановками для подработки: нужны были деньги, чтобы купить билеты на пароход в Америку. Заработанные у немецких бауэров марки позволили Сереге и Григорию купить билеты третьего класса на пароход и заначить по 25 долларов, — такую сумму каждый въезжающий в Штаты обязан был предъявить американским чиновникам таможенной службы. Иначе могли отправить назад.

Пап, как он рассказывал, навсегда запомнил, как у входа в нью-йоркскую гавань воочию увидел «величественную женщину с факелом» — статую Свободы. На пьедестале статуи, которую иногда называли «матерью эмигрантов», высечены слова поэтессы Эммы Лазарис. Кто-то из российских эмигрантов перевел слова поэтессы так:

«Мать изгнанников» кричит Старому Свету, Губ своих не разжимая: «Отдайте из глубин бездонных Своих изгоев, люд забитый свой. Пошлите мне отверженных, бедомных. Я им свечу — у двери золотой…»

…В палате светало. Надо было хоть немного поспать. Оксана предложила:

— Отбой?

— Отбой! — согласился я.

20 ноября 1943 года

Проводы

Радостная новость: дежурный врач мне сказал, что я могу надевать военную форму, так как сегодня меня выписывают и за мной через пару часов приедет на «Виллисе» мой комроты, майор Жихарев. Возле моей койки на тумбочке лежала аккуратно сложенная горкой новая офицерская форма. На полу стояли сапоги, сверху — новые портянки. На гимнастерке оказались погоны младшего лейтенанта танковых войск.

Но радость, как известно, приходит зачастую не одна, а рука об руку с грустью и печалью. Ведь я расстаюсь неизвестно на какое время с моим ангелом-хранителем, моей бесконечно дорогой Принцессой Оксаной, которая, по существу, вытащила меня с того света. Если бы не она, мое место по недосмотру похоронной команды оказалось бы в глубокой немецкой траншее… Оксана нашла меня, полуживого доставила в госпиталь… И вот теперь я не только жив, но и годен к дальнейшим сражениям с врагом. Что скажу я Оксане на прощание?

Я знаю, что предстоящие бои по освобождению Белоруссии будут наверняка не менее напряженными, не менее жестокими и кровавыми, чем наше наступление на запад после сражения за Малый Сталинград (Поныри). А Оксана будет по-прежнему с командой санитаров таскать с поля боя, под огнем противника, тяжелораненых. И я буду не в последних рядах наступающих войск. Когда же и где мы с ней теперь увидимся и увидимся ли вообще?