Читать книгу "Двенадцать раз про любовь - Моник Швиттер"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Симон качает головой: «Ты и правда так думала?»
Я пожимаю плечами.
«При нашей последней встрече Петр сказал мне, что его квартира расположена выше городской растительности. Он живет на уровне полета птиц, они кружат у него под окном. А он сидит дома, как альбатрос во время штиля. Ему просто ветра для полета не хватает. А ведь он потрясающий летун! Стоит ему только подняться в воздух, и никакая буря не страшна! Я сказал ему, что альбатросы не только отлично летают, но и фантастически хорошо плавают, даже при очень большом волнении на море. “Я знаю, – ответил он. – Я же неслучайно выбрал альбатроса”».
Симон поворачивается ко мне: «Я уже больше не надеялся тебя увидеть, но я рад, что ты пришла». Теперь я узнаю и запах. Странный, но хороший: сено, чуть сбрызнутое мочой. Одновременно уютный и будоражащий.
Трубку снимает сын, большой малыш.
– Мама, это ты?
– Да.
– Ты где?
– В Цюрихе.
– Где в детстве жила?
– Точно.
– Что ты там делаешь? Ты ходишь в детский сад?
Связь плохая. Я выхожу на улицу. Серо, чуть выше нуля.
– Нет, я работаю.
– Но твой компьютер здесь.
– Верно, но я пишу от руки.
– Как это?
– Ручкой.
– Рукой?
– Нет, р-руч-чкой! – обнажив зубы, выговариваю я как можно четче.
На улице не холодно, но я мерзну, куртка осталась в ресторане. Заглядываю внутрь сквозь стеклянный фасад. У окон сидят сплошь красивые люди. Посетителей распределяют сразу, на входе, непривлекательных уводят подальше вглубь. Если некрасивого посадили у окна, значит, он или невероятно богат, или знаменитость. Нам без колебаний указали на столик в глубине помещения. За соседним столом сидел прожорливый толстяк, он вскоре убежал, расплатившись столь же торопливо, как и ел.
Уже двадцать шесть дней и ночей я в Цюрихе. В первый же вечер Симон пригласил меня к себе в постель, мы возобновили постановку, как сказали бы в театре. Насколько я останусь, он не спрашивает. Симон был со мной в Музее изобразительных искусств, на свидании с Джакометти. Мы пошли в воскресенье, как в прежние времена. Вот только бесплатно теперь не пускают. Пятнадцать франков за вход. Симон заплатил за нас обоих. И следовал за мной, не привлекая к себе внимания. Он всегда так себя ведет. Ничего не говорит, ничего не спрашивает, кажется, ничем не интересуется, но при этом и не скучает, он просто здесь, рядом со мной. Я искала любимые скульптуры и не нашла. Шагающего человека. Собаку. Шатающегося человека. Все три отправились на время в один из музеев мира. Шатающийся человек всегда был моим любимцем. Я остановилась посередине комнаты, где, как мне помнилось, он прежде стоял, и устремила взгляд в пустоту, мысленно воссоздавая его образ. Шатающегося человека можно взять на руки, он не больше новорожденного, но пропорции – совершенно иные: тощий-претощий взрослый мужчина, хоть и размером с младенца, кружится без цели, словно захваченный вихрем, еще мгновение – и он потеряет равновесие и упадет вперед, в пустоту. Чем дольше я смотрела, как и раньше, не стремясь ему помочь, тем стремительнее исчезало пространство вокруг меня, тем сильнее я ощущала, как земля уплывает из-под ног, как меня уносит и кружит вместе с ним.
Мой большой малыш (четыре с половиной) передал трубку маленькому малышу (два с четвертью).
– Мама, ты?
Я снова обнажаю зубы: «Я в Цю-ю-ри-хе!»
– Дай мне, – слышится голос мужа. Грохот. Филипп берет трубку.
– Алло?
– Да?
– Ты где?
– В Музее изобразительных искусств.
– Одна?
– С Альберто, моей давней любовью.
– Что?
– Шучу. С Альберто Джакометти. Ну разумеется, я одна!
– Ты мне приснилась, я тебя сначала даже не узнал.
– Почему?
– Не знаю. Мы уже так давно вместе, а я тебя не узнал.
– Может, было слишком темно.
– Мне приснилось, что ты ушла навсегда. Но ты ведь вернешься?
– Вернусь.
– Когда?
– Пока не знаю. Как твоя мама?
– Спит. Она совсем ослабела. Но когда лучевая терапия закончится, будет полегче…
– Передай ей от меня привет.
– Ты ведь тоже думаешь, что будет полегче?
Я делаю глубокий вдох: «Я надеюсь на это, Филипп».
Я возвращаюсь в ресторан. Официант вновь окидывает меня взглядом и одобрительно кивает, когда я направляюсь к своему столику в глубине помещения. Симон ставит чашку на стол и машет мне, подзывая. Я улыбаюсь ему. Соседний столик снова занят. Там сидит очень красивая девушка; что она здесь делает, уж этой-то положено место у окна?! Правда, старик рядом с ней отвратителен, во всяком случае в профиль. Такое уродство даже ее красоте не затмить. Старикан поворачивает голову в мою сторону. Тадеуш! Телефон выскальзывает у меня из рук. Наклоняюсь, выпрямляюсь, снова смотрю на него: это Тадеуш! Он меня не узнает. С ума сойти. Он смотрит на меня – в сторону – на меня – в сторону: Он Меня Не Узнает!!! Начинается стук. Убийственная морзянка. Как обычно, в голове пульсирует –/ • – • / • / – / • – • – /: ВРЕМЯ, и еще раз: ВРЕМЯ, затем, после перерыва: ДЫМ. Я словно шатающийся человек, во всяком случае, именно так я себя сейчас ощущаю. «Что с тобой?» – спрашивает Симон, встает, подходит ко мне, берет за руку и загораживает стол, за которым сидит Тадеуш. «Ничего, – говорю я. – Телефон упал», – и сажусь.
– Что-то дома случилось? С детьми что-нибудь?
– Нет, просто телефон.
Симон забирает у меня мобильный и принимается его исследовать. Я украдкой посматриваю в сторону соседнего столика. Надо же, как все подобралось: нужный мужчина с нужным именем в нужное время. «Чудесно», – восклицает Тадеуш; это всегда было его любимым словечком, с тех пор, очевидно, ничего не изменилось. Он все называл чудесным: все, что ему казалось прекрасным, волнующим, удачным в художественном отношении. И приправлял польским акцентом, от которого не избавился даже спустя сорок с лишним лет. Чудесно. Что он здесь делает? И кто эта юная красотка? Хотя чего я спрашиваю. Ответ очевиден. Она его студентка. Он известный режиссер, преподает драматургию и театральную режиссуру (я припадаю, всегда говорил Тадеуш, и было неясно, то ли он не справляется с фонетикой, то ли делает так намеренно). Но почему он в Цюрихе? Когда я в последний раз о нем слышала, он работал в Берлине. Давно это было. Он тогда позвонил мне и объявил, что хочет поставить мою пьесу; Тадеуш требовал жадно, нетерпеливо – он всегда так себя вел, когда хотел что-нибудь заполучить. Сказал, что споткнулся в газете о рецензию о премьере и теперь ему срочно нужна эта пьеса. «Хорошо, я вышлю», – сказала я, но текст ему так и не послала. Он еще дважды попросил, я дважды пообещала тут же всё отправить, еще два раза мне писала его секретарша, напоминала, потом меня оставили в покое.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Двенадцать раз про любовь - Моник Швиттер», после закрытия браузера.
