Читать книгу "Убить двух птиц и отрубиться - Кинки Фридман"

Вот он:

Психушка — вовсе не такое романтическое место, как его расписывают. При слове «психушка» людям в голову обычно приходят такие имена: Эзра Паунд, Винсент Ван Гог, Зельда Фитцджеральд, Эмили Дикинсон, Сильвия Плат. Но, во-первых, не все они там побывали. Да, всем им именно там и было место, но ведь это можно сказать чуть ли не о каждом. Эмили Дикинсон, насколько я знаю, никогда в психушке не бывала. Она, правда, вообще нигде не бывала. Выходила только в свой садик, выгулять пса Остина. Но если бы она зашла в психушку и побеседовала там пару минут с докторами, назад ее бы уже не выпустили. Может быть, она и смогла бы там писать, но выйти оттуда она бы не смогла никогда, это точно. Что касается Ван Гога, то он действительно в психушке сидел. Ему там разрешили держать собственного кота и работать, и он написал несколько отличных картин. Закрыли его, кстати, за то, что он крепил зажженные свечи к полям своей шляпы, когда писал «Ночное кафе». В наши дни истинные ценители искусства — японские страховые компании — оценивают его работы в миллионы долларов. Про Сильвию Плат я почти ничего не знаю, кроме того, что она писала хорошую прозу и, может быть, великие стихи, а потом вдруг засунула голову в духовку и умерла. Так что отправлять ее в психушку было уже поздно. Все решили, что она давным-давно сошла с ума, но потом оказалось, что вторая жена ее мужа тоже покончила с собой, и тогда люди стали думать: а может, с Сильвией-то все было в порядке, а психом был этот ее долбанный муж? Ну то есть, если у мужика две жены подряд кончают с собой, то люди, которых еще не засадили в дурдом, обязательно решат, что он или полный псих, или, по крайней мере, какой-то полудурок. Про Эзру Паунда я вообще ни черта не знаю. Знаю только, что он ненавидел евреев и что, сидя в дурке, он писал неплохие стихи. Дальше. Гитлер и Ганди. Обоим им было место в психушке, хотя и по совершенно разным причинам — и оба они психушки избежали. Вместо этого они провели некоторое время в тюрьме, а это лучше, чем быть в психушке, если, конечно, не брать в расчет того, что из тюрьмы можно выйти с дыркой в заднице размером с грецкий орех. Можно сказать, что и Гитлер, и Ганди — два полюса человеческого духа — оба нашли себя в тюрьме. Когда тебя лишают свободы и все мечты кажутся недостижимыми, ты берешься за писательство. Гитлер, который ненавидел евреев почти так же сильно, как Эзра Паунд, написал книжку «Майн Кампф», которую тут же перевели на четырнадцать языков. С таким багажом он стал бы желанным гостем в литературных салонах, если бы только захотел. Правда, по-моему, как писатель он в подметки не годится Анне Франк. Ганди сидел в тюрьме в Южной Африке и слушал, как толпа скандирует: «Повесим Ганди на апельсиновом дереве». Он там чего-то писал, но главное не это, а то, что он кое-что понял в тюрьме. Понял, что пора завязывать с жизнью яппи-адвоката, имеющего английское образование. Пора менять и одежду, и душу. Но никто не знает, как эти двое — Ганди и Гитлер — повели бы себя, если бы их заперли вместо тюрьмы в психушку. В тюрьме-то все пишут, а вот попробуй пописать в психушке, где психиатры накачивают тебя колесами, от которых чувствуешь себя потерянным навсегда. Если уж речь зашла о потерянных, то надо вспомнить Зельду Фитцджеральд. Ее поместили в какой-то «санаторий», который, вообще говоря, не был психушкой в точном смысле слова, хотя там в холле висели объявления типа: «Сегодня вторник. Следующий прием пищи — обед». Зельда обычно пила не только за обедом, и за это ее поместили в санаторий в Эшвиле, штат Северная Каролина. По иронии судьбы санаторий в Эшвиле, то есть в Пепельном Городе, однажды ночью сгорел вместе с Зельдой Фитцджеральд и всеми прочими проживавшими там безнадежниками. Меня всегда удивляло, почему это Господь Бог так часто насылает пожары и прочие кары небесные на санатории и психушки. Ведь это все равно, что подрезать школьный автобус. Как бы там ни было, но так уж оно вышло: санаторий в Пепельном Городе обратился в пепел. Но прежде, чем в наш разговор вмешалась Зельда и все запутала, я говорил о другом. Я говорил о том, что психушка — это вовсе не то место, где проживают интересные аскеты с тонкой душевной организацией. Там не одни Ван Гоги с котами, там все гораздо грязнее и печальнее. Там гораздо больше людей, которые ходят за вами, вытащив кое-что из штанов, и спрашивают: «Мама, а что я такого сделал?» — такими страшненькими фальцетными голосами. И то и дело вскрикивают, как птички. И мастурбируют. Дилан Томас тоже любил это дело, был большим мастером по этой части, но все-таки его не закрыли в психушку, хотя, бог свидетель, ему было там самое место. И Брайану Вильсону там было место, хотя страшно подумать, что стало бы с «Бич Бойз», если бы Брайана Вильсона отправили в дурку. Из всех этих ребят настоящим ныряльщиком был только Деннис Вильсон. И вы знаете, что с ним случилось? — Он утонул! Говорят, что те, кто переплывает Ла-Манш, всегда тонут в собственных ваннах. Однако я заболтался. Психиатры, разумеется, назвали бы этот рассказ бессвязным бредом. Все дело вот в чем: как определить, что человек псих, если половина человечества — это психи? Вся проблема в том, что это неправильная половина. То есть, я имею в виду, разве можно сказать что-то важное, если говорить по существу дела? Разве ребята вроде Йейтса, Шелли или Китса — а всем им было место в психушке — говорили что-то по существу дела? Какое может быть у дела существо, если по нему говорить? Может быть, существо дела состоит в том, чтобы показать какому-нибудь психиатру с девятисантиметровым членом, что ты человек надежный, разумный и основательный? Но подождите! — я еще не добрался до Иисуса. Рано или поздно любой пациент психушки приходит к Иисусу. И это очень хорошо. Я вам открою маленький секрет. На самом деле Иисус не разговаривает с футбольными тренерами. И не разговаривает с проповедниками из телевизора. И не разговаривает с политиками-святошами, пасторами, христианскими атлетами и тому подобными богобоязненными обитателями этого богоспасаемого мира. Иисус разговаривает только с одной категорией людей: пациентами психиатрических лечебниц. И они пытаются нам об этом рассказать, а мы им никогда не верим. А почему не верим, ответьте мне, Христа ради? Что мы потеряем, если поверим? Миллионы людей в психушках утверждают, что говорили с Христом, они не могут все как один ошибаться. Это те, кто не попал в психушку, всегда ошибаются и вообще по уши набиты дерьмом — потому Иисус с ними и не разговаривает. Вы, наверное, уже решили, что поскольку я не делю текст на абзацы и готов болтать бесконечно, то мое письмо — это письмо из психиатрической больницы. Если вы так думаете, то вы абсолютно правы, потому что я действительно в психушке и оттуда пишу этот бред. И эта больница — не из тех, где зеленые лужайки, в этом, как его, ну между Германией и Францией, вечно забываю. Подождите минутку. Сейчас придет само. Иди сюда, иди сюда, иди сюда, иди сюда! Эльзас-Лоррен, вот! Вот где действительно душевные психушки. А я, к сожалению, пишу не оттуда, а из психушки на мексикано-израильской границе, и тут все время висит угроза большой войны, и зеленых лужаек никаких тут нет. Тут даже зеленых склонов нет. Все, что тут есть — это куча людей, которые разговаривают с Иисусом, мастурбируют и мечтают отсюда сбежать. А вообще-то к этой жизни можно привыкнуть и можно зависнуть тут навсегда, если только раньше не зависнешь в петле — а это здесь случается время от времени, особенно после неудачной мастурбации. Но я почему вам пишу: потому что я не псих. Я это говорил и докторам, и психиатрам. Я это говорил даже парню, который думает, что он Наполеон. Представляете, парень двухметрового роста, весит сто двадцать килограмм, весь черный — и считает, что он Наполеон. С ним, наверное, вообще не надо было разговаривать. А как-то пришла к нам журналистка из местной газеты, репортаж про нас делать, и стала со всеми беседовать, и со мной тоже. Я ей объяснил, что я абсолютно здоров и что я не псих. Она задала несколько вопросов, мы с ней поболтали немного, и она сказала, что сознание у меня ясное, совершенно нормальное, ей так кажется, и что она согласна, что я не псих. И еще она спросила, раз я такой нормальный, то что я вообще тут делаю, а я ответил, что понятия не имею, что просто однажды утром я проснулся и увидел, что нахожусь в психушке, а теперь доктора меня отсюда не выпускают. Тогда она сказала, чтобы я не волновался: как только она напишет свой репортаж, все сразу увидят, что я нормальный, и докторам придется меня выпустить. Потом она пожала мне руку и пошла к выходу, и как только она взялась за дверную ручку, я схватил со стола бутылку коки и запустил со всей силы ей в затылок, и закричал: «Только не забудь!»