Читать книгу "Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани"

Ну а подобрал шестнадцатилетнюю красавицу, как в сказке про Золушку, местный принц – сын председателя горисполкома. Женился в один день. Как знал, что скоро война. Ребёнка, впрочем, маме он успел сделать. Сестру мою – Свету, которую я и не знала почти. Когда она в восемнадцать лет вышла замуж, мне было только два года. Но на её свадьбе случился скандал – друг жениха влюбился в тёщу Славы. Так что Света с мужем уехали и носу дома у нас почти не показывали. Так, бывали проездом пару раз. Как ни странно, я думала именно об этом, пытаясь уснуть в ту ночь, – о семье.

Ну так вот, под утро, ещё не проснувшись, будто от толчка, я вдруг поняла, что Алёша где-то здесь. Прислушалась. Постучали в соседнюю комнату, хоть на улице едва занимался рассвет. Я соскочила и в ночнушке выскочила в коридор. И угодила ему в руки – такая вся непричёсанная, горячая со сна. И как только он меня обнял, то даже застонал от боли. Его желания я не могла не почувствовать. Он просто умирал от страсти, когда он меня целовал и обнимал, выпростав грудь. Но в этот момент мы оба поняли, что стоим в коридоре. Моя молдаванка, впрочем, уже выходила в халате из комнаты с подушкой под мышкой.

– Я досплю в красном уголке, – улыбнулась она понимающе.

Мы оказались вдвоём, Алёша начал меня раздевать, путаясь в ткани. Потом у него никак не снимался его свитер.

Но когда мы оба оказались голыми, он стал смелым и умелым. Как будто жрец, выполняющий в храме миссию с юной жрицей.

– О Боже, у тебя бёдра крутые, как у индийской танцовщицы, – поразился он, – а в одежде не видно, какие у тебя тугие груди. Он смотрел на меня, как художник, который встретил музу, пока не провёл рукой по бедру и пальцем по груди, после этого мы очутились на полу, а не в постели. Алёша целовал мой бутончик и стонал и покусывал. А меня словно било током высокого напряжения. Он вошёл в меня языком, и я поняла, что хочу, чтобы мне стало больно, потому что сладкий ток довёл меня до того, что я билась в конвульсиях. Алёша поднял меня легко и незаметно и положил на постель.

И тут на какую-то долю секунды во мне сработал блок. Я зажалась, боясь не столько боли, сколько того, что сейчас раскроется мой секрет. Что я стану женщиной не так, как собиралась, – в первую брачную ночь.

И Алёша, у которого его огромный член упёрся в мою плеву, отстранился таким усилием воли, что я поняла, что она у него не железная, а из какого-то космического металла: ему было больно от желания и невозможности его исполнить. Но он сказал:

– Ты хочешь, чтобы это случилось, когда мы поженимся? Я хоть умру в твоей постели, но тебя не трону до этого момента.

Мы стали целоваться, он сложил мою руку в замок на своём члене и сразу кончил.

– Я так тебя любил там, в Минске. А сейчас понял, что нельзя, я же ещё раньше всё про тебя понял.

Я заплакала сама, не зная – от разочарования или от радости, что не стала женщиной. Хотя поняла, психологически ею стала. Ведь то, что Алёша вот именно настоящий мужчина, а не парень, я поняла сразу. А теперь просто в этом убедилась. У меня начался приступ икания, и боль в боку – моё желание было не меньше, чем у Алёши. А воли… воли, кажется, не стало…

Вернулась молдаванка. Она постучала в дверь тихонько, возвещая, что всё встали и в красном уголке ей находиться неловко. Оказывается, прошло уже два часа. А нам показалось, что одна секунда…

Во всём, что с нами происходило тогда, было что-то правильное. Красиво раскручивались смолистые тополиные почки в розочки из крошечных листьев, ведь любовь приходит весной. Алеша казался мне очень красивым со своими вьющимися тёмными волосами и почти чёрными глазами. Ныне генеральский сын, он в своё время наездился по гарнизонам. И спартанский дух чувствовался в его сдержанности, неутомимости, точности и чувстве долга. Он оказался аж на четыре года меня моложе и был всего лишь двадцатилетним. Но настоящий мужчина не просто сформировался, но и окреп в нём. И дело не в том, что у него фигура, как у спортсмена, с рельефными мышцами. Он не был похож на героя боевика или на военного, потому что во всех жестах его было какое-то почти естественное изящество. Оказалось, он много лет занимался танцами и горными лыжами, поэтому так умеет двигаться легко, несмотря на рост под два метра.

От мамы, читавшей в институте литературоведения студентам лекции по русской литературе, он унаследовал любовь к чтению и густые, прямо-таки тенистые ресницы. Конечно, шутить он умел, был остроумен и говорил хорошо. Но какая-то глубинная серьёзность, надёжность и уверенность в том, что у него всё получится, преобладала над внешностью.

Самое интересное, что впоследствии все мужчины мои либо танцами, либо горными лыжами занимались тоже. Вообще, я поняла, что жизнь, если ты пропускаешь шанс с подходящим тебе человеком, предоставляет его ещё пару раз. И хоть один, да использует человек. Так что Алёша, Рамаз и Дато были одного типа мужчинами: сыновьями из хороших семей, красивыми и успешными, но ищущими любви, а не выгоды от брака. И уйдя по уважительным причинам от двух первых, я всё же осуществила свой шанс с Дато. Но тем утром я ещё не знала, что Алексей – генеральский сын.

Когда на следующий день Алёша потащил меня знакомить с родителями, я поняла, что в нём много от отца и он схож со старшим братом Сергеем. Эти трое были будто актёрами, играющими одну и ту же роль, растянутую во времени. На его маму была похожа… я!

Правда, до того, как меня перекрасили в Мальвину. Увы, образ девушки с голубыми волосами не был выбран мной сознательно. Просто, готовясь к вечеру, я забежала в парикмахерскую, чтобы обесцветить корни, прямо перед тем, как Алёша должен был за мной заехать. А парикмахерша захотела сделать мой, как она выразилась, слишком белый цвет волос более естественным. Когда она смыла краску, они оказались ярко-голубыми. Конечно, в природе этот цвет неба и моря вполне естественный, а вот на людях в СССР встречался крайне редко. Я смеялась сквозь слёзы, понимая, что сейчас подумает о невесте сына товарищ генерал. Но время поджимало, и я отправилась на станцию метро, где мы должны были с Алёшей встретиться, то смеясь, то плача. Он меня уже ждал. И глаза его загорелись не осуждением, а восхищением при виде того, как подсиненные волосы гармонируют с сине-серыми глазами. Мы ехали в метро, Алёша оберегал меня двумя руками и сделал мне официальное предложение.

– Ты такая, что я знаю, что другой такой не встречу никогда. Ты моя. Не обращай внимания ни на что и ни на кого, даже на то, что мне меньше лет. Нам надо пожениться, иначе мы всю жизнь потом проживём с чужими. Со мной раньше никогда не было такого и уже не будет, чтобы я вдруг всё в мире начал понимать, даже твои мысли. Помнишь, вчера, когда мы гуляли в дождь, в полукруглом окне в эркере стоял человек и смотрел на нас. И я понял, что, если он сейчас глаза закроет, всего-то лишь опустит веки, исчезнем мы – исчезнем для него. Если ты уедешь, мы исчезнем друг для друга, а для меня это всё равно, что умереть.

У меня стало так нехорошо на душе, потому что я подумала о том, что если я останусь в Москве, то моя мама с астмой и нелёгким характером останется совсем одна. Пока она как-то ходит, но её преследуют травмы из-за хрупкости костей, что будет, если я уеду в Чехословакию с Алёшей, а с ней что-то случится – она ж такая: ни врача не вызовет, ни соседей, с которыми всегда обращалась надменно, не позовёт на помощь. Она гордая, упрямая, сварливая. Но моя. И, как полагается дочери, я люблю её сильно. Всё же я её единственная надежда и опора. И хотя она не просто отпустит меня замуж, а будет гнать, то всё равно я не могу её бросить. Это всё равно как не подобрать раненого на поле боя только потому, что с ним трудней идти и он разрешает оставить его умирать.