Читать книгу "Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери"

— Они сидели очень спокойно и слушали, — сказалполковник. — А я рассказывал о разных разностях, о которых они еще неслыхивали. О буйволах, о бизонах. Ради этого стоило поволноваться. Мне всеравно. Я был как в лихорадке и чувствовал, что живу. И если жить полной жизнью— значит умереть скорее, пусть так: предпочитаю умереть быстро, но спервавкусить еще от жизни. А теперь дайте мне телефон. Раз вы не позволяетемальчикам приходить и тихонько сидеть около меня, я хоть поговорю с кем-нибудьиздали.

— Извините, полковник. Мне придется рассказать об этомвашему внуку. Он еще на прошлой неделе хотел убрать отсюда телефон, но я егоотговорила. А теперь, видно, придется так и сделать.

— Это мой дом и мой телефон. И я плачу вамжалованье, — сказал старик.

— За то, чтобы я помогала вам поправиться, а неволноваться. — Она откатила кресло в другой конец комнаты. — Атеперь, молодой человек, в постель!

Но и с постели полковник, не отрываясь, глядел на телефон.

— Я сбегаю на минутку в магазин, — сказаласиделка. — А кресло ваше я увезу в прихожую. Так мне спокойно, я уж будузнать, что вы не станете опять звонить по телефону.

И она выкатила пустое кресло за дверь. Потом он услышал, чтоона снизу звонит на междугородную станцию.

Неужели в Мехико-Сити? Нет, не посмеет.

Хлопнула парадная дверь.

Всю минувшую неделю он провел здесь один, в четырех стенах,и какое это было наслаждение — тайные звонки через моря и океаны, тонкаяниточка, протянутая сквозь дебри омытых дождем девственных лесов, среди озер игорных вершин… разговоры… разговоры… Буэнос-Айрес… и Лима… и Рио-де-Жанейро…разговоры…

Он приподнялся на локте в своей холодной постели. Завтрателефона уже не будет! Каким же он был жадным дураком! Полковник спустил скровати хрупкие, желтые, как слоновая кость, ноги и изумился — они совсемтонкие! Казалось, эти сухие палки прикрепили к его телу однажды ночью, пока онспал, а другие ноги, помоложе, сняли и сожгли в печи. За долгие годы все еготело разрушили, отняли руки и ноги и оставили взамен нечто жалкое ибеспомощное, как шахматные фигурки. А теперь хотят добраться до самогонеуловимого — до его памяти: пытаются обрезать провода, которые ведут назад, впрошлое.

Спотыкаясь, полковник кое-как пересек комнату. Схватилтелефон и прижал к себе; ноги уже не держали его, и он сполз по стене на пол.Потом позвонил на междугородную, а сердце поминутно взрывалось у него в груди —чаще, чаще… В глазах потемнело. Скорей, скорей!

Он ждал.

— Bueno.

— Хорхе, нас разъединили.

— Вам нельзя звонить, сеньор, — сказал далекийголос. — Ваша сиделка меня просила. Она говорит, вы очень больны. Я долженповесить трубку.

— Нет, Хорхе, пожалуйста! — взмолилсястарик. — В последний раз прошу тебя. Завтра у меня отберут телефон. Я уженикогда больше не смогу тебе позвонить.

Хорхе молчал.

— Заклинаю тебя, Хорхе, — продолжал старый полковник. —Ради нашей дружбы, ради прошлых дней! Ты не знаешь, как это для меня важно. Мыс тобой однолетки, но ведь ты можешь ДВИГАТЬСЯ! А я не двигаюсь с места ужедесять лет!

Он уронил телефон и с большим трудом вновь поднял его, больв груди разрасталась, не давала дышать.

— Хорхе! Ты меня слышишь?

— И это в самом деле будет последний раз? —спросил Хорхе.

— Да, обещаю тебе!

За тысячи миль от Гринтауна телефонную трубку положили настол. Снова отчетливо, знакомо звучат шаги, тишина, и наконец открывается окно.

— Слушай же, — шепнул себе старый полковник.

И он услышал тысячу людей под иным солнцем и слабоеотрывистое треньканье: шарманка играет «Ла Маримба» — такой прелестный танец!

Старик крепко зажмурился, поднял руку, точно собралсясфотографировать старый собор, и тело его словно налилось, помолодело, и онощутил под ногами раскаленные камни мостовой.

Ему хотелось сказать:

— Вы все еще здесь, да? Вы, жители далекого города,сейчас у вас время ранней сиесты, лавки закрываются, а мальчишки выкрикивают:«Loteria National para hoy»[4] и суют прохожим лотерейные билеты. Вы все здесь,люди далекого города. Мне просто не верится, что и я был когда-то среди вас. Изтакой дали кажется, что его и нет вовсе, этого города, что он мне толькоприснился. Всякий город — Нью-Йорк, Чикаго — со всеми своими обитателями издаликажется просто выдумкой. И не верится, что и я существую здесь, в штатеИллинойс, в маленьком городишке у тихого озера. Всем нам трудно поверить,каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишкомдалеко друг от друга. И как же отрадно слышать голоса и шум и знать, чтоМехико-Сити все еще стоит на своем месте и люди там все так же ходят по улицами живут…

Он сидел на полу, крепко прижимая к уху телефонную трубку.

И наконец ясно услышал самый неправдоподобный звук — наповороте заскрежетал зеленый трамвай, полный чужих смуглых и красивых людей, иеще люди бежали вдогонку, и доносились торжествующие возгласы — кому-то удалосьвскочить на ходу, трамвай заворачивал за угол, и рельсы звенели, и он уносиллюдей в знойные летние просторы, и оставалось лишь шипенье кукурузных лепешекна рыночных жаровнях, — а быть может, лишь беспрерывное, то угасавшее, товновь нарастающее гуденье медных проводов, что тянулись за две тысячи миль…

Старый полковник сидел на полу.

Время шло.

Внизу медленно отворилась дверь. Легкие шаги в прихожей,потом кто-то помедлил в нерешительности и вот, осмелев, поднимается полестнице. Приглушенные голоса:

— Не надо нам было приходить!

— А я тебе говорю, он мне позвонил. Ему одномуневтерпеж. Что ж мы, предатели, что ли, — возьмем да и бросим его?

— Так ведь он болен?

— Ясно, болен. Но он велел приходить, когда сиделки нетдома. Мы только на минутку войдем, поздороваемся, и…

Дверь спальни раскрылась настежь. И трое мальчишек увидели:старый полковник сидит на полу у стены.

— Полковник Фрилей, — негромко позвал Дуглас.

Тишина была какая-то странная, они тоже не решались большезаговорить.

Потом подошли поближе, тихонько, чуть ли не на цыпочках.