Читать книгу "Новое платье Леони - Катрин Панколь"

– Но ведь никто не узнает, что я тебя попросила!

– Узнают-узнают. Она сама в конце концов расколется – и тогда мне конец. Я потеряю свою репутацию. А репутация – мое единственное состояние. Я от всего отказалась, Мими. От рекламодателей, от дружеских и родственных связей, от любой предвзятости. Отказалась от всего, чтобы сохранить доверие. Так что нет, не получится.

– Как-то это не по-доброму.

– Ты права, я вовсе не добрая, и слава богу! Добрые люди, как правило, лузеры. Или второй вариант: они становятся добрыми, потому что у них нет никаких талантов и это единственный способ, чтобы к ним нормально относились.

Мими сделала знак своей патронессе за кассой, что она закончила и готова взять следующую клиентку.

– Сердишься на меня? – спросила Гортензия, любуясь своими ногтями.

Мими не ответила. Она протирала инструменты, не обращая на Гортензию никакого внимания.

– Ну если хочешь, – уступая, произнесла Гортензия, – я могу увидеться с ней и надавать ей советов, я сделаю это бесплатно, потому что это твоя племянница. Но никогда она не появится в моем блоге.

– Она хотела свою минуту славы. Как каждый человек. Что в этом плохого? Нет, ты какая-то совсем недобрая, – грустно повторила Мими.

– Если ты так думаешь, это твоя проблема, а не моя. Ты не будешь делать мне педикюр?

– I hate you![15]– пробурчала Мими.

– No problem[16]. Знаешь что, Мими? Это не твоя забота меня любить, а моя собственная. И потом… если бы все меня любили, мне бы это вовсе не понравилось! Это означало бы, что я утратила для них всякий интерес. Что я стала заурядна, до жути заурядна.

Она надела сандалии, посмотрела на ноги. Она пойдет к другой Мими. На Манхэттене этого добра хватает: сплошные институты красоты, где работают милые, заурядные девушки.

Которых все эксплуатируют.

Она вышла, вдохнула воздуху. Легкие ее наполнились мощной, неистовой радостью жизни. Как прекрасно жить в Нью-Йорке! Какое синее, глубокое небо! Хочется запустить в него свои мечты.

Как же ей подходит этот город!

Была жара, аж плавился асфальт. Она растопырила пальцы в наэлектризованном воздухе, принимая бурные потоки новых идей.

Она встала как вкопанная, ее глаза превратились в телескопические антенны, остановились на девушке, которая ела хот-дог на углу улицы. И сама была как сосиска! Бледно-желтые волосы, безразмерные коричневые брюки, желтый пуловер, который был ей явно маловат. Подбородок у нее был измазан жиром и кетчупом. Гортензия выхватила телефон, сфотографировала. Щелк, ну вот, осчастливит эту девицу. Идеи приходили ей в голову с такой быстротой, что она вынуждена была останавливаться, чтобы их записывать.

Она ликовала. Как же приятно быть самой собой. Удобно располагаться в себе, как в кресле. Люди всегда стремятся понравиться другим больше, чем себе. Вот тогда-то начинаются все беды. Потому что никто не знает, что сделать, чтобы понравиться другим. Он сгибается пополам, ползает на брюхе, корячится, и все равно заслуживает худшей оценки.

А ведь гораздо легче просто быть собой.

Бим-бам-бум, и все кланяются!

Она прошла вдоль Центрального парка и направилась к Мэдисон-авеню. Тени деревьев метались по тротуару, она вдыхала аромат лошадиного навоза от пролетающих мимо колясок, разглядывала продавцов бубликов и хот-догов, витрины магазинов, швейцаров, которые свистели, вызывая такси, и ловкими руками прятали чаевые в карман. Она не просто ходила по Нью-Йорку, она им питалась. Этот город был нефтяным колодцем. Она бурила его, добывала, и он взрывался фонтаном идей. Она пускала слюнку от вдохновения. Жизнь распахивалась перед ее глазами, и ей иногда приходилось зажмуриваться, чтобы все записать и ничего не забыть.

Сегодня понедельник. День встречи с подружками.

Через месяц в это самое время она будет в самолете, который приземлится в парижском аэропорту Шарль де Голль.

Они вместе с Гэри поедут в Европу. Поедут в Лондон. Поедут в Шотландию. Поедут в Париж. Ей еще нужно будет при этом работать. И как только Гробз-младшенький найдет фабриканта, который сумеет воспроизвести нужный материал, она начнет производство первой коллекции. Ей не очень-то улыбается идея бродить по окрестностям древнего замка, но Гэри настаивает. И Ее Величество Бабушка хотела бы этого, как ей не потрафить. «И потом, этот замок красив, романтичен, загадочен. Я уверен, что он тебя вдохновит».

«Вот я не уверена, что он меня вдохновит!» – подумала Гортензия возле бутика «Эппл», переходя Пятую авеню».

– У него еще и замок? – воскликнула Рози. – Да он настоящий прекрасный принц.

– Да он и без замка прекрасный, – уточнила Джессика.

– А кто занимается замком, когда он в Нью-Йорке? – спросила Астрид.

– Его бабушка, – ответила Гортензия. – Хоть издали, она им занимается.

– Ну это уже не так гламурно, – хихикнула Астрид. – Ему придется наносить ей визит…

– Уж конечно, – ответила Гортензия. – Он ее очень любит.

– А сколько ей лет?

– Восемьдесят восемь.

– О-ля-ля! – воскликнула Астрид. – Она, должно быть, совсем дряхлая, теряет вставную челюсть, носит подгузники, роняет слюни, когда пьет чай и вяжет крючком в доме престарелых, где ей предстоит помереть!

– О! Ничего подобного! – рассмеялась Гортензия.

– Как ужасно стать старой! Ты смотришь, как идет время, еле волочишь ноги, переходишь от одного кресла к другому и ложишься спать в шесть часов вечера, поклевав сухого печенья. Хоть бы мне никогда не стать старухой…

– Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом, – возмутилось Джессика, – вы мне настроение портите. Как твои планы, Гортензия? Удалось что-нибудь осуществить?

– Я почти готова. У меня эскизов на две коллекции. Поеду завоевывать Париж и весь мир!

– И мы больше не увидимся…

– Почему это? Я вернусь в Нью-Йорк. Мне нужно только начать дело, а это возможно только там.

– Антуанетта, кажется, в восторге. Она с большим удовольствием с тобой общается.

– А я вот страдаю! История с песочными часами нанесла мне душевную травму. Завтра у нас с ней встреча для примерки, так мне приходится читать целую книгу, чтобы она не соскучилась и могла стоять прямо, не двигаясь. Не так-то просто использовать твою сестрицу!

– Она нас дома всех измучила. У нее вечно в руках книжка, и она запрещает нам разговаривать за едой, потому что мы мешаем ей сосредоточиться. А сейчас занялась фотографией, и все равно зевает от скуки.

– Ну, со мной она не соскучится, обещаю!