Читать книгу "Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история - Дэвид Ренсин"

Когда Игры подходят к концу, вам хочется все повторить.

Но большинство спортсменов все же не возвращаются, если только им не выпадет честь стать одним из звеньев в передаче олимпийского огня.

Мое участие в этом действе – одно из самых бережно хранимых воспоминаний. Я бежал с факелом пять раз: Лос-Анджелес-1984, Атланта-1996, Нагано-1998, Сидней-2000 и Солт-Лейк-Сити-2002. Это рекорд.

Пламя символизирует украденный Прометеем у Зевса и переданный затем людям огонь. Современная традиция его передачи берет начало в 1936 году, на берлинских Играх, в которых я тоже принимал участие. Огонь был зажжен от солнца, отражавшегося от вогнутого зеркала в греческой Олимпии, и доставлен за двенадцать дней и одиннадцать ночей 3331 бегуном, преодолевшим расстояние в 3187 километров от Греции до Берлина. (В фильме «Несломленный» роль последнего бегуна, зажигающего олимпийский огонь на стадионе, сыграл мой внук Клей.)

Узнав о том, что меня попросили бежать в Лос-Анджелесе в 1984 году, вся моя семья пришла в абсолютный восторг. Моя дочь Сисси даже вызвалась меня сопровождать; она надела шорты и беговые туфли и держалась так близко от меня, как только позволял полицейский эскорт. Всем, кто выстроился вдоль маршрута, она говорила: «Это мой папа, это мой папа».

Ради такой же эстафеты перед Олимпийскими играми 1998 года Сисси полетела со мной в Японию, чтобы снова находиться поблизости и поддерживать меня. Я нес факел в Дзёэцу, неподалеку от того места, где меня держали в лагере для военнопленных пятьдесят лет назад.

Ничто не сравнится с тем чувством, которое испытываешь, когда несешь олимпийский огонь. Вы стоите там, ожидая следующего бегуна, чтобы принять эстафету. Где же он? И вдруг видите, как в конце дороги появляется маленькая точечка: она становится все больше и больше по мере приближения.

И тогда уже настает ваша очередь. У каждого участника этой цепочки свой факел, зажженный от факела предыдущего бегуна, а потом уже вы зажигаете следующий. Огонь передан дальше, и ваша миссия окончена.

Факел нужно нести километр – примерно три четверти мили, и занимает это чуть меньше девяти минут. В 1984 году мне было шестьдесят семь лет. Мне хотелось быть в лучшей форме, поэтому я тренировался и бегал по два километра в день – в результате прошел дистанцию за 3:50.

Я должен был бежать вдоль Замперини-Филд в Торрансе (местный аэропорт был переименован в мою честь и стал называться Мемориальный аэропорт Замперини-Филд, но когда я вернулся домой, власти убрали слово «мемориальный»), потому что мой маршрут пролегал как раз вдоль Тихоокеанского шоссе, в полуквартале от аэродрома. Но произошла какая-то ошибка, и вместо этого я бежал через международный аэропорт Лос-Анджелеса.

Когда я пробежал свой отрезок, я зажег факел сына Мэка Робинсона – даже не подозревая об этом. Мэк Робинсон был серебряным медалистом в мужском забеге на 200 метров на Олимпиаде 1936 года. Джесси Оуэнс обогнал его на какой-то фут, или 0,4 секунды. А великий бейсболист Джеки Робинсон был старшим братом Мэка.

В конце концов огонь воссиял на олимпийском стадионе, ознаменовав собой церемонию открытия. В 1936 году на Играх в Берлине в небо были выпущены тысячи голубей как символ мира во всем мире. Наша команда стояла на поле в соломенных шляпах, как у Бастера Китона. Голуби кружили над нами, то и дело оставляя жидкие метки на чьей-нибудь шляпе или пиджаке. Мы должны были стоять и внимательно следить за происходящим, но едва сдерживались, чтобы не рассмеяться.

Малоизвестный факт: раньше птиц всегда выпускали до церемонии зажжения огня, но из-за того, что некоторые голуби умудрялись сесть прямо в чашу (истории известны несколько таких случаев), теперь сначала зажигают огонь, и тогда птицы стараются держаться от него подальше.

Из всех моих факелов лос-анджелесский оказался единственным, который можно было зажечь самостоятельно в любое время. В его рукояти была спрятана емкость с пропаном. Нужно было всего лишь поджечь войлочный фитиль горючей жидкостью, а потом открыть пропан, чтобы пламя стало больше. Принцип работы остальных факелов был иным: когда топливо заканчивалось, переставал гореть и факел.

Свой факел с Олимпийских игр в Лос-Анджелесе я показывал во многих школах. Обычно я поднимался на сцену и поджигал его, а дети подходили ко мне, чтобы с ним сфотографироваться.

Когда я участвовал в эстафете перед Олимпийскими играми 1998 года в Нагано, мой забег должен был начинаться в Дзёэцу, который когда-то назывался Наоэцу. Пламя прибыло накануне, и его бережно хранили для церемонии.

Потом состоялся банкет. Утром мы пошли к шатру. Спортсменов представили друг другу, звучали торжественные речи. Мэр сказал: «Добро пожаловать в Дзёэцу – теперь уже при других обстоятельствах».

Потом я взял факел, поднял его, и предыдущий бегун его зажег. Я повернулся к собравшимся, чтобы всем было видно, – и побежал.

На мне был чудесный легкий костюм для бега, но тренировался я в своей обычной одежде, надевая дополнительно пару свитеров от холода, а еще – чтобы добавить лишнее утяжеление. Большинство людей ведь понятия не имеют о том, что нести факел тоже нужно уметь. А значит, надо тренироваться. Он ведь на самом деле не очень тяжелый – может, фунта четыре, – но держать его нужно все время высоко поднятым (а еще улыбаться). Поэтому мускулы на руках должны быть крепкими.

Встречал я на своем веку таких бегунов, которые несли факел, но при этом забывали (а может, даже и не знали) о тренировках. Их рука вдруг начинала предательски ныть, и они ее опускали.

Выглядели они в этот момент жалко. А это было вовсе не обязательно. И знаете почему? Можно же поменять руки. Без проблем. Все подумают, что вам просто захотелось помахать кому-то из толпы, стоящей на другом конце дороги.

До тех пор, пока вы подготовлены и делаете все от вас зависящее, стыдиться вам нечего. Просто действуйте согласно ситуации.

Прощение как фактор исцеления

Луи и правда стал совершенно другим человеком, способным забыть всю горечь унижений и искренне простить своих обидчиков.

Синтия Эпплуайт-Замперини, 1999 год

В течение многих лет после окончания Второй мировой войны я часто вспоминал о моем пребывании в Японии, и в частности о Птице. Чтобы просто проверить себя, я время от времени представлял себе Птицу, которому удалось избежать наказания, и прислушивался к своим ощущениям. Ничего. Меня это больше не трогало.

Однажды какой-то мужчина из кинокомпании Universal Pictures спросил меня: «Вы простили японцев, но разве вы не осуждаете их за то, что они сделали?» Я думал об этих словах: настоящее прощение идет от сердца и не предполагает осуждения. Некоторые люди вроде бы прощают других, а сами продолжают думать: «Ах, этот сын такой-то матери, что он со мной сделал?» Но разве же это прощение?

Уж если прощаете, то нужно отпускать ситуацию.

В конце 1997 года продюсер CBS Драгган Михайлович готовил к выпуску небольшой тридцатиминутный фильм обо мне для Олимпийских игр в Нагано под названием «Великий Замперини». Как-то он позвонил мне и сказал: «Только не упадите со стула».