Читать книгу "Гунны. Грозные воины степей - Эдвард А. Томпсон"

В том виде, в каком она изложена, эта история – чистейший абсурд, но, если не обращать внимания на мелочи и заменить Феодосия (умершего в 450 г. – Ред.) на Маркиана и Алариха (Аларих I умер в 410 г. – Ред.) на Теодориха, то все становится понятно. Автор истории, как пишет Гиббон, «возможно, перепутал время, но неизобретательный летописец был не способен придумать самобытный, подлинный стиль Аттилы». Значит, получается, что предыдущее сообщение Аттила направил, действительно находясь на марше, а последний приказ, вероятно, когда его армия подошла к Рейну или переправлялась через него. В любом случае понятно, что Аттила отправил сообщение, которое заставило Валентиниана и Аэция принять важное решение – оказать сопротивление предстоящему вторжению в Галлию и попытаться заключить союз с вестготами, извечными врагами Аэция. Теперь, наконец, стали понятны последствия поступка Аттилы, принявшего кольцо Гонории: в результате его кампания была направлена против всех действующих армий Западной Европы.

Когда все произошло, бремя войны целиком легло на плечи вестготов. На протяжении двадцати лет Аэций испытывал к ним такую враждебность, что им не приходилось надеяться на помощь с его стороны, да они и не хотели принимать от него помощь. Теодорих встретил известие о подходе Аттилы с удивительным мужеством, и, «хотя ему доносили о его победах над разными народами», он уверенно отвечал, что готы умеют сражаться. Теперь перед Аэцием стояла двойная задача. Сначала он должен был уговорить Теодориха забыть о политике двух последних десятилетий и объединить силы с Западным Римом. После этого Аэций должен был уговорить короля расширить область боевых действий. Готы упорно ждали прихода Аттилы в своей стране; они думали только о том, как защитить свое королевство. В отличие от вестготов Аэций думал о спасении всей Галлии. Поэтому он должен был убедить Теодориха двинуться на север и вступить в бой с Аттилой по возможности ближе к границе. Но не могло быть и речи о том, чтобы самому договариваться с Теодорихом; только Авиту удалось в 439 году уговорить Теодориха подписать мирное соглашение между готами и римлянами, и, возможно, он опять смог бы это сделать. Будущий император отправляется в путь с письмом от Валентиниана и успешно решает возложенную на него задачу. Теодорих соглашается объединить свои силы с человеком, с которым всю жизнь воевал, а Аэций готовится отразить атаку Аттилы, с которым всю жизнь дружил.

Но было уже слишком поздно. Города Галлии уже были объяты огнем, когда Аэций выезжал из Италии. «Аттила со своими внушающими ужас конными массами распространился по равнинам Бельгии, а Аэций потихоньку выскользнул из Италии во главе малочисленной армии без легионеров». Его позиции сильно ослабил голод, свирепствовавший в те месяцы в Италии. Голод, конечно, не помешал Аэцию в проведении переговоров, но усложнил задачу формирования армии. Аэцию удалось собрать всего лишь несколько вспомогательных подразделений, и когда он, наконец, соединился с вестготами Теодориха – по всей видимости, в конце апреля или начале мая, – то двинулся в северном направлении, чтобы встретить врага во главе невероятно разнородной армии. В нашем распоряжении есть перечень народов, составленный Иорданом, воины которых входили в состав армии Аэция. Абсолютно неизвестные нам литицианы и олибрионы. Бургунды, которых Аэций в 443 году после разгрома Бургундского королевства его гуннами поселил в Савойе, теперь сражались за своего завоевателя, в то время как их сородичи, восточные бургунды, находились в армии Аттилы. В этой армии были и рипуарские франки – по-видимому, многие из них сбежали в Галлию после того, как Аттила напал на них на ранней стадии кампании. Под сарматами Иордана мы понимаем аланов, чье наступление на багаудов отменили из-за вмешательства епископа Осера, и мы еще увидим, что их поведение было более чем неоднозначным. В списке Иордана есть еще два названия. Саксы, возможно уже создавшие несколько поселений севернее Луары и получившие признание римского правительства, также пришли на помощь Аэцию. Последнее название вызывает удивление – это армориканцы (жители Бретани. – Ред.). Как они могли сражаться за своего старого врага Аэция против человека, к которому в 448 году в поисках убежища сбежал Евдоксий? Мы ничего об этом не знаем и даже не можем выдвинуть ни одного предположения. Единственным источником информации, абсолютно не заслуживающим доверия, является замечание Сидония, что их уговорил Авит. Относительно состава этой разношерстной армии не возникает никаких вопросов (не считая, естественно, армориканцев).

Переправившись через Рейн, Аттила захватил много городов, и, вполне возможно, в некоторых из них жители сами открывали городские ворота, будучи уверены, что он пришел как друг. 7 апреля пал Мец, и Аттила направился на Ценаб (Орлеан). Еще неизвестно, куда бы он направился, если бы не Сангибан, преемник Гоара, короля тех аланов, которых Аэций расположил в районе Ценаба, чтобы они не спускали глаз с соседней территории, где находились багауды. Сангибан вступил в тайную переписку с гуннами и обещал сдаться Аттиле и передать в его подчинение Ценаб (Орлеан). Узнав об этом, Аэций и Теодорих поняли, что должны первыми занять этот город. Они едва не опоздали. Гунны обложили город и почти вошли в него, когда подошли союзники, которым все-таки удалось заставить гуннов отступить. Нам неизвестно, как именно удалось заставить гуннов отступить. А вот в чем можно не сомневаться, так это в том, что Аттила, обойдя город, отошел на так называемые Каталаунские, или Мавриакские, поля, равнину в Шампани к западу от города Труа и левого берега верхней Сены. Трудно сказать, в каком точно месте встретились армии противников, хотя этот вопрос, не представляющий никакого значения, является предметом бесконечных споров. По свидетельству Иордана, Каталаунские поля занимали огромные пространства, но в любом случае ясно, что битва происходила на местности, идеально подходящей для маневров гуннской конницы, около города с неизвестным названием Maurica, расположенном в 8 километрах от Труа. Дата, как и место сражения, неизвестна, но, как предполагает автор «Краткой биографии Св. Анания», Аттила отступил от Орлеана 14 июня. Тогда, возможно, прав Бюри, предположив, что битва состоялась приблизительно 20 июня.

Сражение началось около девяти утра, и обе стороны прилагали усилия захватить холм, возвышавшийся над полем битвы. Бой не имел решающего значения. Каждая армия сумела захватить часть холма, но ни одна не дошла до вершины. Внизу на равнине на правом фланге войска римлян и их союзников располагались вестготы во главе с Теодорихом, на левом – сам Аэций с римлянами. Между ними, в центре, находился Сангибан с аланами, чья преданность была довольно сомнительна, поскольку, по выражению готского историка, любой с готовностью примет неизбежное, когда трудно сбежать с поля боя (кроме того, в центре войска Аэция находились франки и другие союзные племена. – Ред.). Аттила и его гунны занимали центр боевого порядка его войска, напротив дрожащего от страха Сангибана; остготы левого фланга войска Аттилы – против своих родственников, вестготов, гепиды – против римлян Аэция. Начав сражение, гунны потеряли часть холма, которую успели занять. Иордан пишет о «жестоком, упорном, затянувшемся сражении», но точный ход сражения нам неизвестен. (Сражение начали гунны. Они прорвали центр войска Аэция, затем перенесли удар против вестготов, но контрударом левого фланга римлян были опрокинуты. После этого Аэций с римлянами начал теснить гепидов и гуннов и вскоре овладел господствующей высотой, что и решило исход битвы. – Ред.) Король готов Теодорих погиб, и его тело нашли только на следующий день. Сражение продолжалось всю ночь, пока, наконец, Аттила не отступил в лагерь, окруженный, как валом, телегами. Иордан просит нас поверить, что потери с обеих сторон достигли 165 тысяч человек, но многие современные историки не соглашаются с этой цифрой. Его информация не делается более достоверной, когда он пишет, что это «не считая 15 тысяч гепидов и франков; эти, раньше чем враги сошлись в главном сражении, сшиблись ночью, переколов друг друга в схватке – франки на стороне римлян, гепиды на стороне гуннов»[73].