Читать книгу "Чернокнижник - Максим Войлошников"

— А вы как в палачи выбираете, как испытываете? Все ли подходят? Я так вот предлагаю испытывать…

Внезапно ударил он кулаком в грудь ближайшего зверообразного мужичину; кулак с противным хрустом взломал кости и вошел в тело, Лодья что-то дернул, и его рука появилась наружу, сжимая еще пульсирующее окровавленное сердце. Он выбросил его на стол к Ушакову, пока убитый рушился наземь, и сказал:

— Этот слабоват оказался. Детей пугай сказками, граф. Зови, если дело будет.

Он схватил стоявших за ним часовых, оцепеневших от ужаса, ударил головами друг о друга, так что вышиб из них память, звезданул в глаз ошалевшего прапорщика — за его важное поведение, поклонился слегка остальным и удалился восвояси. Шум снаружи свидетельствовал, что он так же расправился с часовыми у входа. Беспрепятственно достигнув ворот крепости, он как ни в чем не бывало вышел из них все тем же испытанным способом. Стрелять вслед ему из пушек не стали, полагая, что это тоже не принесет никакой пользы.

Ушаков, за свою жизнь видавший самые немыслимые людские страдания, сидел как громом пораженный. Он хотел было встрепенуться, но тут Шувалов наконец сумел ему прошептать что-то на ухо, отчего тот остался недвижим. Разумеется, подобного Лодье человека смешно подозревать в том, что для достижения какой-то цели ему нужен специальный заговор. Судя по всему, следствие кто-то сбил с толку, и, возможно, это был доброжелательный Лесток, неравнодушный к своему конкуренту-чернокнижнику.

Можно предположить, что Шувалов деликатно шепнул Ушакову: «Это любимец государыни, оставьте». Но впоследствии в своих мемуарах Александр Шувалов признался, что слова, вырвавшиеся у него в совершенном ужасе, были такие: «Ради Господа, сидите смирно, а не то он нас всех убьет!»

Меж тем подвергшиеся суду «заговорщики» были приговорены к кнуту и ссылке в Сибирь. Причем красавице Лопухиной, несомненно, с ведома ревнивой императрицы, тремя ударами кнута спустили всю кожу со спины. В то время как некрасивой Бестужевой дозволено было откупиться от палача, и она пострадала несравненно меньше.

Конфискация поместий осужденных немного подправила дела казны, пребывавшей к тому времени в бедственном положении.

Однако там, где замысел Лестока и Фридриха не совпал с пожеланиями Елизаветы, он провалился. Ибо в конце года был-таки подписан союзный договор с Веной и Лондоном.

Впрочем, ничто в нашем мире не остается без вознаграждения, и творец договора Карл Бреверн скоропостижно скончался, как говорили, от яда, что с учетом манер и наклонностей прусского короля Фрица вовсе не было невероятно.

Что касается собственно дипломатических отношений с Пруссией в это время, то они, кажется, совершенно наладились, и ко двору вызвали невесту русского наследника, дочь немецкого принца, находившегося на службе у прусского короля, принцессу Ангальт-Цербскую, получившую при православном крещении имя Екатерины Алексеевны — будущую Екатерину Великую. По этому поводу были даны знатные балы и салюты, в организации которых принял деятельное участие и господин Лодья.

Глава 30. На Восток

Между тем финансовое состояние России продолжало ухудшаться, налоги не могли покрыть потребностей двора и армии, императрице даже пришлось сокращать расходы на обеды и балы. Вместе с тем нехватка средств грозила нарушить политические планы не только на Западе, но и на Востоке, где после кровавого подавления башкирского восстания к 1740 году перед Российской империей открылись новые перспективы.

Генерал-лейтенант и сенатор Петр Шувалов вызвал Лодью и, когда тот прибыл во дворец своего могущественного знакомого, завел с ним беседу:

— Знаешь ли ты, Гавриил, что на востоке у нас киргиз-кайсаки (так называли казахов) шаткость проявляют, никак не могут заключить, с кем больше выгоды — с нами или с Китаем. Еще несколько лет назад некоторые их султаны присягнули российскому трону, и только лишь в прошлом году сильнейший из них, Абилмансур-хан, иначе называемый Аблаем, был вызволен нами из джунгарского плена. И вот теперь, гляди — послов заслал к Китайскому богдыхану, с намерением клятвенную шерть[13]принять!

— Это у них зовется «политикою лавирования между львом и драконом», ваше сиятельство! — заметил, входя, новый собеседник.

Перед Шуваловым и Лодьей предстал крепко сложенный старик татарин в полковничьем мундире — такими изображали матери злых татар в сказках для детей. Лодье показалось, что на миг перед его глазами возникло марево и он увидел полосатую шкуру и бьющий по бокам хвост. Однако видение это не прошло незамеченным и для нового гостя.

— Что, понял, кто я? — обратился он непосредственно к Гавриилу. — Я чингизид, и это в роду передается по мужской линии. А ты думаешь, как степной царевич Темучжин стал великим Чингисханом, властителем половины мира, а?

— Мурза Тевкелев! — представил его Шувалов. И вновь прибывший не нуждался в других рекомендациях.

Мурза Кутлу-Мухаммед Тевкелев, или Алексей Иванович, как звали его по-русски, был служилым татарином. Начинал он переводчиком при Петре Великом, на заре царствования Анны Иоанновны ездил с миссией к казахским султанам. Был пожалован полковником лично императрицей и назначен в помощники к Ивану Кирилловичу Кириллову, главе Оренбургской экспедиции. Экспедиция имела целью экономическое освоение края, но из-за ее работы началось башкирское восстание, и Тевкелев стал одним из жесточайших его подавителей, возродив те методы, которые использовались при Петре Первом. Лодья вспомнил историю, которую рассказывали об уничтожении им деревни Сеянтус. Узнав, что бунтовщики устроили на дороге засаду, полковник обошел мятежников другим путем и вышел к их родному селу. Там он, велев солдатам своей команды окружить деревню, самолично ушел на разведку. Вскоре в деревне поднялся крик, вой, вопли страха. Минут через двадцать появился и Тевкелев, с ног до головы залитый кровью.

— Это не моя, — сказал он, слизывая кровь с усов.

И зеленые глаза его горели нехорошим огнем.

— С богом, детушки, — режьте бунтовщиков, не жалейте! — напутствовал он своих солдат и служилых татар и мишарей (отатаренных финнов из Мещеры).

Ворвавшись в село, солдаты повсюду увидели десятки разорванных, разодранных когтями тел, и значение прежних криков стало понятно. Было убито более тысячи мужчин, женщин и детей, и едва ли не десятую долю их истребил лично кровавый мурза… В одну карательную экспедицию 1736 года сожжено им было полтысячи деревень и перебито до десяти тысяч народу. Вот такой страшный человек это был. Точнее, не просто человек…

Но прославился он не только этим. То был подлинный продолжатель великих дел Петровых, созидавший на крови. Он лично основал Челябинск, Орск и десятки других крепостей на Урале. А уже после подавления мятежа, незадолго до кончины императрицы Анны, принял клятвенную шерть казахских султанов, отказавшихся помогать мятежным башкирам. Среди тех, присягавших России султанов, был и Аблай, о котором зашла речь теперь — будущий хан всех казахов…