Читать книгу "Сборщик душ - Мелисса Марр"

– Но ведь шанс все равно остается, разве нет? – возразила Джорджиана.

– Шанс на что?

– Что рано или поздно вы действительно встретите того, с кем пожелаете провести вечность.

Куртуаза обдумывала это целую долгую секунду.

– Да что ты знаешь о вечности! – отмахнулась она наконец. – Ты же смертная, а только смертные могут позволить себе оставаться романтиками. Победив смерть, мы казнили любовь.

Но даже пока с ее розовых уст срывались эти жесткие слова, что-то внутри Куртуазы трепетало и бунтовало. Бесконечная жизнь бесконечно умножала вероятности всего, в том числе и самой невероятной вещи на свете – любви, которая будет жить дольше звезд. А вдруг Бенефиций – и правда тот, от кого она никогда не устанет, с кем будет идти рядом, пока само солнце не сожжет все свое топливо и не умрет? Сколько продлится их любовь? Миллиард лет? Десять миллиардов? Пока Вселенная не станет черной и холодной? Пока они вдвоем не увидят, как мигнет и погаснет последняя в мире звезда?

Джорджиана присела рядом и погладила золотистый шелк ее волос.

– Просто я верю в любовь, – сказала она.

Моргая, чтобы не пустить на волю слезы, Куртуаза прошептала:

– Невзирая на вечную жизнь?

– Невзирая на вечную жизнь, – отвечала служанка. – И как раз из-за нее.

Два дня спустя Куртуаза Спул вышла замуж за Бенефиция Пейджа.

Оглядываясь назад через три миллиарда лет, Бенефиций все еще не мог понять, как так получилось, что он влюбился – в первый и единственный раз в жизни. Причина никогда ему не давалась, зато он с точностью до минуты помнил, когда все произошло.

Семь с небольшим утра где-то в начале мая через четыре года после свадьбы. По привычке, он встал на заре, оставив Куртуазу досыпать, и вышел насладиться мгновениями одиночества на балконе. Там он обычно пил кофе и параллельно загружал в ментбокс ленту утренних новостей, любуясь изумительной панорамой восхода за рекой. Первое золото солнца отражалось в черных водах внизу и красиво пронзало струи дыма, лениво поднимавшиеся от костров в раскинувшихся на мили и мили жилых кварталах.

Это была самая любимая часть дня. Горячий кофе, добродушный яд дикторов эхом разносится внутри головы, роскошь восхода и он сам – о, Бенефиций обожал одиночество. Собственное общество его целиком и полностью устраивало. Будь мир чуть-чуть другим местом (а сам он – чуть-чуть менее амбициозным), он бы и не женился никогда – ни на Куртуазе, ни на тех пятнадцати, что были до нее. Он не любил Куртуазу – не больше, во всяком случае, чем предыдущих жен. Он находил ее (как практически всех остальных представителей Семейств) поверхностной, тщеславной, мелочной и почти невыносимо скучной. Но мир, увы, был таков, каков он был, и амбиции тоже, и в этом мире Бенефиций достиг если и не самой вершины, то ее ближайших окрестностей. Он был мужем самой любимой дочери самого могущественного человека на планете. Оставался только ребенок. Ребенок станет печатью и подписью на пропуске к неофициальному двору Омнинома, и плевать, что там дальше будет с браком.

Он сидел спиной к двери и не видел, как она подошла. О ее присутствии возвестил аромат – тонкий цветочный запах, популярный у финитиссиум. Пройдут тысячелетия, а этот запах все еще будет напоминать ему то мгновение, когда он понял, что влюблен.

– Я подумала, вы не откажетесь от пышек. Только что из печи, – сказала Джорджиана, ставя тарелку рядом с его кофейной чашкой.

Воздух полнился запахом дыма и духов. Золотой утренний свет ласкал ее милое юное лицо, еще не тронутое опустошительным временем.

– М-м-м-м, с голубикой… Мои любимые. Благодарю, Джорджиана.

Он потянулся за горячей пышкой, и мизинчик ее правой руки коснулся его левой. И от этого касания, случайного и бессмысленного, что-то давно спавшее пробудилось и шевельнулось внутри. Что-то больше него, что-то даже старше него; что-то, обитавшее там с первых дней земли. Такого он никогда раньше не чувствовал и никогда больше не почувствует – за все три миллиарда лет. Он попытался загнать чувство обратно, вымести его прочь из сознания, но оно оказалось сильнее – гораздо сильнее него. Бенефиций решил игнорировать его и впился в теплую, сочную пышку, но странное и волнующее головокружение, которое так и не удалось списать на слишком крепкий кофе, уже взяло над ним верх и даже три миллиона лет не ослабили эту хватку.

– Не присоединишься ко мне? – Он небрежно махнул в сторону свободного кресла рядом. Утреннюю программу в ментбоксе он выключил: голоса дикторов вдруг начали ужасно его раздражать.

– Спасибо, мистер Пейдж, но миссис Пейдж скоро встанет и…

– Она еще несколько часов не встанет, и мы оба это знаем. Не припомню, чтобы Куртуаза вообще когда-нибудь вставала до полудня. Прошу тебя, Джорджиана. Мне не с кем насладиться восходом.

Выбора у персиста не было. Она села. Села, тесно сжав колени, не глядя на хозяина; взгляд ее был устремлен через реку, на дымящие городские огни. Там, внизу, у нее осталась большая семья. Прошло уже несколько лет с тех пор, как она видела их в последний раз. Но навестить их она боялась: Джорджиана была молода, красива, хорошо одета и прилично откормлена. Славная добыча для любой банды – ограбить, избить, почти наверняка изнасиловать.

– Возьми пышку, – предложил Бенефиций.

– Я уже одну съела, – призналась она.

– Знаю. У тебя крошки на губе. Ты позволишь?

Он потянулся к ней – она специально постаралась не вздрогнуть, не отшатнуться – и нежно смахнул крошки большим пальцем. Первое прикосновение было случайным; но не второе.

– Расскажи мне что-нибудь, Джорджиана. Как долго твоя семья служит Куртуазе?

– Почти две сотни лет.

– И что ты о ней думаешь?

– Я очень люблю миссис Пейдж.

– Вне всяких сомнений, но мне интересно, нет ли среди твоих чувств к ней некоторого… за неимением лучшего слова… негодования, что ли?

– Конечно, нет. С какой бы стати мне негодовать?

– Рискну предположить, негодование – довольно обычное чувство для вашего народа.

– Сказать вам честно, мистер Пейдж, иногда я… – Она сделала глубокий вдох; говорить такое было довольно опасно. – Иногда мне ее очень жалко.

– В самом деле? Но как может такая, как ты, жалеть такую, как она?

Джорджиана ответила не сразу. Дымы поднимались к небу, озаренные лучами восхода.

Наконец, все так же не разнимая колен и не глядя на него, она сказала:

– Когда я была совсем маленькая, мама рассказала мне очень старую сказку про жадного человека, который хотел взять все, что видел, и когда он умер, его постигло проклятие вечного голода и жажды. Он стоял в водоеме с чистой водой, а над головой его висели ветви, полные вкусных плодов. Но всякий раз, как он наклонялся, чтобы сделать глоток, вода исчезала; и стоило ему протянуть руку, плоды пропадали.