Читать книгу "Интеллигент и две Риты - Екатерина Вильмонт"

Она была очаровательна, с виду легкомысленна и умна. А он умен, красив и очень упрям. Она полагала, что женщину надо завоевывать (тогда это еще впитывали с молоком матери), и он был с этим согласен, ему неинтересны были доступные женщины, и уж тем более агрессивные, которые не давали ему проходу, ведь он был красив и умен. Встретив ее в Большом зале Консерватории, он сразу понял – это она! А она подумала: пожалуй, это то, что нужно. Он больше полутора лет завоевывал ее, а она делала все, чтобы победа не досталась ему легко, хотя он очень нравился ей и ее маме с папой. А она категорически не нравилась его матери, однако он, как уже известно, был упрям.

Он окончил МГИМО, а она «Щепку». Но ее не взяли ни в один московский театр, и в кино тоже не звали. В те времена еще не было не только открытых кастингов, но и слова такого никто не знал. А он радовался – она будет принадлежать только ему. Его отправили работать за границу, для начала в Алжир. В те годы такое назначение гарантировало хорошую работу по возвращении, а при режиме строжайшей экономии даже кооперативную квартиру или, в худшем случае, машину. Но они были так молоды, и так им всего хотелось здесь и сейчас, а экономные, иной раз до патологии, коллеги и их жены вызывали только смех и презрение, которые, впрочем, приходилось тщательно скрывать даже в своей квартире, ибо все знали, что квартиры сотрудников посольства прослушиваются…

Они вернулись из Алжира с тремя чемоданами заграничного тряпья и с испорченными от неумеренного потребления африканских фруктов зубами. И крайне недовольные друг другом. Им бы развестись, но нет, развод плохо отразился бы на его карьере. И, приведя в порядок зубы, следующее назначение они постарались использовать с умом. Научились экономить и уже не были изгоями среди экономных коллег. Только делали это чуть изящнее других, словно бы посмеиваясь над собой.

Но она потихоньку начинала его ненавидеть. За что? Во-первых, за то, что не любила, за эту жизнь, которая когда-то казалась чуть ли не верхом счастья, за неудавшуюся артистическую карьеру и, как ни парадоксально, даже за то, что ей было хорошо с ним в постели. За то, что, собственно, ей не в чем было его упрекнуть.

Она забеременела. Он был счастлив. Ребенок родился мертвым. Она в глубине души вздохнула с облегчением. А он видел, что она вовсе не убита горем, и это казалось ему настолько диким, что он стал приглядываться к ней повнимательнее, и мало-помалу его несомненная любовь переросла в столь же несомненную ненависть. Но карьера неуклонно шла вверх, и нельзя было разрушать ее разводом.

Так и жили. Но, как люди из приличных семей, старались делать хорошую мину при плохой игре, и это им удавалось. Постепенно пришел достаток. Появилась хорошая квартира, машина. Она теперь ценила мужа, а он жену – ее очарование не раз сослужило ему хорошую службу. Они изменяли друг другу, но, разумеется, никак это не афишировали. О детях речь больше не заводили. Но где бы они ни появлялись, о них неизменно говорили – какая чудесная пара!

Они были уже не молоды, когда случилась Перестройка. Жизнь дипломатов перестала быть столь завидной, как прежде, но его младший брат затеял совместный бизнес с Францией и пригласил старшего в компаньоны. И не прогадал. Опыт, связи, превосходное знание нескольких европейских языков плюс обаяние и изысканные манеры его жены оказали неоценимую помощь в бизнесе. Она чрезвычайно оживилась и даже открыла в Москве один из первых бутиков. Потом еще один и еще. У нее был безупречный вкус, ее стиль и манеры внушали доверие нуворишам. С мужем они виделись редко, и обоих это устраивало. Она знала, что у него есть молоденькая любовница. Ну и что? Поветрие сейчас такое… А потом ее бизнес прогорел. На новый виток не было уже ни сил, ни средств. А он еще удержался на плаву. Но вскоре у него случился инфаркт, потом еще один… И кому теперь они были нужны, кроме друг друга? И за это еще больше друг друга ненавидели.

И вдруг они перестали появляться на бульваре. Кто-то сказал, что их обоих сбил на переходе пьяный водитель.

Ну надо же, говорили люди, какая любовь. Даже умерли в один день…

Одиночество

Жизнь медленно уходила из него. Так медленно, что иной раз хотелось ее поторопить. Покончить счеты с жизнью – это все-таки поступок, а на поступки не было сил. Все силы уходили на то, чтобы скрывать свое состояние от окружающих.

Желая понять, что с ним такое, не тревожа не слишком внимательное окружение, он полетел в Германию обследоваться. Проведя неделю в клинике, он узнал, что совершенно здоров.

Казалось бы, живи и радуйся. Но как радоваться своему безупречному здоровью, когда сил нет? А главное – никаких желаний. Самая любимая еда не доставляет удовольствия, на женщин и смотреть не хочется… Из всех чувств оставалось лишь чувство долга. Оно заставляло его подниматься по утрам, приводить себя в порядок и ехать на работу. И никто ничего не замечал.

Иногда он подолгу смотрел на себя в зеркало. Неужто его состояние никак не отражается на лице? Похоже, что нет. Только глаза потухшие. А так… Но кому есть дело до его глаз? Нормальный тридцатисемилетний мужик, вовсе не похожий на умирающего. А он точно знал, что умирает. Но тогда зачем я живу? Зачем длю эту муку? Чего ради? Я просто плыву по течению. По течению Леты, усмехнулся он про себя. Но лишний грех брать на душу перед смертью не хотелось. И так хватает…

Интересно, сколько я еще протяну? – как-то отстраненно думал он иногда, приползая вечером домой. И как хорошо, что я живу один, можно наконец расслабиться. И никто надо мной не квохчет. Хорошо! Как выясняется, даже в моем состоянии еще можно чему-то радоваться.

Однажды ночью он проснулся в холодном поту. Приснилось, что смерть стоит за дверью. Такая, как в дурацких фильмах – в саване и с косой. И хотя он не раз призывал ее, но сейчас ему было так страшно, как никогда в жизни.

Он встал, на цыпочках подошел к входной двери. Прислушался. Все тихо. Тогда он глянул в глазок. Никого. А я что, совсем идиот? Ждал, что там стоит старуха с косой? Или я еще и разум теряю? О нет, только не это! Но засыпать снова страшно.

И вдруг он ощутил неодолимую потребность выйти из дому. Четыре утра. Это не страшно. Пусть лучше какой-нибудь случайный наркоман шелдарахнет по башке… Может, тогда все само собой разрешится.

Он натянул джинсы, свитер, накинул ветровку и вышел из квартиры. Спустился почему-то пешком на первый этаж. Открыл входную дверь. Пахнуло сыростью. Дождь прошел, что ли? Да, асфальт мокрый. Но дышится легко. И он побрел в сторону Самотечного бульвара. Редкие машины проносились мимо. Ни одной живой души не встретилось по дороге. И на бульваре было пусто. Он доплелся до первой скамейки и рухнул на нее. Скамейка была сырой, но встать сил не было. Совсем отвык ходить пешком. Он закрыл глаза. Ни сил, ни чувств, ни мыслей… Вот умереть бы тут, сейчас… Маму жалко. Он представил себе, как матери, живущей в далеком Барнауле, сообщат о таинственной смерти сына, еще молодого мужика с безупречным здоровьем, без следов насилия. Надо бы, наверное, полететь к ней, проститься. Но нет сил вырваться из своей рутины, еще хоть как-то держащей его на плаву. Вообще ни на что нет сил. Даже встать с мокрой скамейки и вернуться домой.