Читать книгу "Бытовая химия - Мил Миллингтон"

Мне все было совершенно понятно… Адамс, возможно, и прочел ее книгу, но она сама ее точно не читала.

Конечно, она ее не читала, – зачем ей это? Чтение книг занимает столько времени, к тому же у нее есть агент для того, что проверить, не вставил ли я втихомолку что-нибудь вроде: «Джорджина Най любит пинать бездомных детей». Для меня это почти оскорбление, если человек, за которого я написал книгу, читает ее, словно он не доверяет вам, подозревая вас в том, что вы могли подложить свинью. Джорджи попала в эту жуткую ситуацию не по своей вине, этот Адамс, ну и ну… Я просто дрожал от ярости. Он, конечно же, почти наверняка знал, что главная звезда мыльной оперы страны вряд ли сама написала историю своей жизни. Как можно быть настолько глупым! Так что наверняка ведущий сделал это сознательно: хотел выглядеть умником, используя Джорджи.

Однако, будучи профессиональной актрисой, Джорджи мгновенно сориентировалась и изменила выражение лица. Вполне возможно, что я был единственным, кто заметил ее краткий взгляд, полный изумления и внезапного испуга. Она улыбнулась и слегка покачала головой. «Ах, Клаус, Клаус, Клаус…» Создалось впечатление, что упоминание об этом старом плуте отвлекло ее от беседы, но мне было очевидно, что на самом деле ее мысли неслись на бешеных скоростях в поисках хоть какой-либо догадки, о ком вообще идет речь? Актер, с которым она работала? Незначительный дизайнер одежды, ударившийся в социологические размышления?

– Как же вы его описали? – продолжил Адамс. – Что вы считаете его словесный винегрет из литературных, исторических и психоаналитических сентенций слишком специфичным, а потому неубедительным и уж всяко при более вдумчивом прочтении слишком заумным, чтобы заинтересовать обычную женщину из толпы?

Джорджи подалась вперед, взяла стакан с водой со стола, сделала длинный глоток и снова поставила на стол. Она повернулась в сторону Адамса.

– Да.

Адамс задумчиво кивнул.

– Меня поразило еще кое-что, – начал он, – ваша отсылка к Сандре Гилберт… – Но в этот момент он внезапно замолк, схватился за уши и содрогнулся всем телом. Не надо быть гением, чтобы догадаться о причине – это директор программы орал в его наушник. Он кричал так громко, что звук отразился на микрофоне Адамса, который издал скрипучий пронзительный вой, напоминавший писк напуганной мыши, отправленной в ад. Расслышать слова было невозможно, но речь оказалась довольно длинной, в ней явно уместилось несколько фраз вроде «Просто задавай подготовленные вопросы, придурок». Адамс, потирающий ухо, со слезящимися глазами искоса глянул на Джорджи и сказал:

– …но на самом деле мне хотелось бы знать вот что: считаете ли вы труппу из «Устья» своей семьей? В каком-то роде?

– Ну… – начала Джордж, удивленная и берущая маленький тайм-аут, чтобы обдумать вопрос, – вы знаете… – И она пустилась в подготовленные заранее разглагольствования.

Адамс был сломлен, и остальная часть шоу прошла без ненужных хлопот и волнений. Он задавал вопросы очень осторожно, с боязливой внимательностью, сидел молча и не двигаясь, когда Джорджи отвечала. Казалось, что ему по секрету шепнули, что уже вызвали электрика для внесения кое-каких модификаций за кулисами, так что если Адамс еще хоть раз отважится на произвол, то одним нажатием кнопки через наушники в его голову поступят все 240 вольт. Но я все-таки нервничал и каждый раздавал Адамсу установку следовать сценарию, напряженно сводя собственные ягодицы. Поэтому финал шоу стал для меня настоящим освобождением. Оркестр в студии заиграл коронную мелодию программы, и я, впервые выдохнув за последние сорок минут, поспешил налить себе еще один бокал вина. Я заглотил его и уже собирался сделать то же самое со вторым, как Джорджи влетела в комнату, на ходу стирая с лица косметику кучей мокрых салфеток, и схватила меня за руку. Она смеялась беззвучным маниакальным смехом человека, который только что пережил стресс: так смеются люди на выходе с очень страшного аттракциона.

– Быстро! – сказала она. – Пора отсюда сматываться! – Она в спешке протащила меня по всему зданию, мы вышли с черного входа, где ее ждало такси. – Знаете, где гостиница, да? – сказала Джорджи водителю, и мы ввалились внутрь. Тот кивнул, и мы умчались в ту же секунду, как упали на заднее сиденье.

– О господи, – истерично хохотала Джордж, уткнувшись головой мне в грудь, – ты можешь в это поверить? – Она подняла голову, чтобы еще раз взглянуть на меня. Она сжимала щеки руками, ернически улыбалась и краснела, а ее широко распахнутые глаза сияли от внезапного испуга, возбуждения и изумления.

Я все еще необъяснимым образом был лишен способности говорить, так что я просто улыбался в ответ, закатывал глаза и издавал звук, похожий на тот, что издают мальчишки, имитируя взрывающуюся бомбу: «Пшшшш!»

– Я чуть не описалась, когда он начал придумывать вопросы в самом начале. Господи! Господи! Прямой эфир, Том, да? И вот я должна рассказывать о своей биографии, а я не могу думать, потому что у меня перед глазами пролетает вся моя жизнь. Вот так прикол! О боже!

Джорджи снова засмеялась, посмотрела мне в глаза и глубоко выдохнула в ожидании моих чувств и мыслей по этому поводу.

– Пшшшш!

Переварив мой ответ, она кивком выразила согласие, а потом посмотрела на свои руки.

– Посмотри, – сказала Джорджи, – посмотри на мои руки! Ты можешь в это поверить? Я вся дрожу! – И она приложила их к моему лицу. Но я не мог почувствовать ее дрожь, потому что сам дрожал в сто раз сильнее, чем ее руки, а кожа на моих щеках в том месте, где Джорджи дотронулась до нее, почти пенилась, как шампанское.

Потом она прекратила смеяться.

Взяла и прекратила, внезапно, почти за один вдох: словно состав, который вел ее эмоциональный ток, сошел с рельсов, и теперь она двигалась в совершенно другом направлении. Выражение ее лица изменилось, а движения стали спокойными. Вокруг нас не было ни звука. То есть, я уверен, что по правде это было не так: радио в машине продолжало что-то бормотать, на экранчике мигали цифры, которые вскоре должны были превратиться в фунты, мотор наверняка шумел, и у меня нет никаких сомнений, что сам дышал с грохотом, как воздуходувные мехи гиперактивного ребенка. Но мои уши были забиты проблемами. Они знали лишь то, что происходит нечто близкое к кессонной болезни, только вместо воздуха выступает звук. Руки Джорджи все еще были на моем лице, и на секунду она замерла. Она смотрела в глубь моих глаз, и никуда больше. Она не просто установила со мной контакт или смотрела мне в глаза, она смотрела внутрь. Было ощущение, что ее взгляд проникает очень глубоко, далеко за пределы прозрачной радужной оболочки и зрачков. И, пройдя взглядом насквозь, она могла увидеть где-то в глубине меня обнаженного. Она словно искала меня какое-то время, сидя без движения, тихо и серьезно. Потом Джорджи наклонилась и прижалась губами к моим губам. В ту секунду, что она прикоснулась ко мне, шоковая волна мурашек разошлась по моему телу из взрывной точки где-то на задней стороне шеи. Мой мозг заплыл туманом и пульсировал, и ни одна связная мысль не просматривалась сквозь этот туман, мышцы внезапно обмякли, я завалился глубоко в угол на сиденье машины под приятной тяжестью Джордж.