Читать книгу "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский"

— Катька? — засомневался капитан. — Подстилка палисадовская?

— Мне кажется, — уклончиво возразил Божедомский, — что Катя очень страдает после смерти Лизы.

На обратном пути Соколов гнал «газик» с остервенением, не щадя ни сцепления, ни изношенного мотора. Капитана колотило от безвыходной ненависти.

— Сволочи! — бормотал он сквозь стиснутые зубы. — Всех достану и лично поубиваю! Пускай потом меня расстреливают! По крайней мере Василию на том свете не стыдно будет в глаза взглянуть. Да есть ли он еще — тот свет?

То, что рассказала ему трясущаяся с перепугу Катя, не помещалось в капитанской башке. Двое подонков из Москвы, отдыхавших в «Лесных зорях» шесть лет назад, изнасиловали Лизавету, опоив какой-то дурью. Палисадов был третьим, но, по уверению Катерины, в самой оргии участия не принимал, а ночь провел у нее, Кати. Очнувшись наутро, Лиза ничего не помнила и не соображала, кроме того что стала не девушкой. Насильники с похмелья тоже соображали смутно, пробормотали извинения, оставили Катьке деньжат для потерпевшей и быстренько смотались, попросив Палисадова их прикрыть.

Но было в этом деле одно странное обстоятельство, о котором Катька поведала с подробным бесстыдством. Эти скоты, будучи якобы сильно пьяными в ту ночь, тем не менее изнасиловали Лизу аккуратно, без синяков и повреждений… кроме одного, разумеется.

— Не изнасиловали, а дефлорировали, — подобрала Катька гнусное словечко.

Когда стало ясно, что Лиза забеременела, Катька бросилась к Палисадову. Тот приказал ей уговорить Лизу сделать аборт. Но Половинкина проявила необыкновенную твердость, категорически заявив, что оставит ребенка и что точно знает, кто его отец.

Последнее заявление особенно напугало Палисадова. Он велел Катьке не мытьем, так катаньем вызнать у Лизы ее предположения, но Лиза только таинственно улыбалась. Потом ей стали приходить письма без обратного адреса, которые она тщательно прятала.

«Почему Палисадов не перехватил эти письма еще на почте? — размышлял майор. — Значит, письма приходили не по почте».

В архиве пансионата Соколов быстро нашел гостевую книгу за 1971 год и отыскал фамилии участников той гнусности: Барский Лев Сергеевич и Владлен Леопольдович Оборотов, оба тридцать седьмого года рождения.

Мать их!

Соколов вспомнил, что Лиза сильно изменилась в тот год. Стала какой-то тихой, задумчивой, вся будто светилась изнутри… Как же он не догадался ее спросить! Может, перед ним бы она открылась? Отвез бы ее обратно в деревню, спрятал за Горячим лесом и необъятными коньковскими полями от нелюдей этих! Теперь ищи-свищи, кто из них Лизу «заказал», кто исполнитель. Гнеушев? Сам Палисадов? Но зачем было убивать? Ну скандал. Ну с работы бы поперли. Но ведь не судили бы. Через столько лет доказать факт изнасилования невозможно. Неужели эти твари так за места свои дрожат, что живого человека убить готовы?

Мать их общего ребенка — о-о!

Да существует ли он еще, тот ребенок? По договоренности с Палисадовым и Божедомским Катька загодя отвезла Лизу рожать в Город и поселила у своей тетки. Но уже через неделю та вернулась похудевшая, с мертвыми глазами, без кровинки в лице. Несколько дней промолчала, запершись в своей комнате и не притрагиваясь к пище. Потом начала говорить. Выяснилось, что раньше срока, под Покров, она родила мертвого мальчика, которого даже не видела, потому что была под наркозом. В полуобморочном состоянии, ко всему на свете бесчувственную, ее заставили подписать бумагу об отсутствии претензий и отпустили на все четыре стороны.

Только через месяц Лиза понемногу пришла в себя. По словам Кати, даже повеселела. По всей видимости, причиной были продолжавшие приходить письма. Где же все-таки эти письма?

Глава двадцатая

Дуэль в Нескучном саду

Крекшин и Сорняков понуро стояли возле шлагбаума у въезда в Нескучный сад и короткими затяжками, передавая друг другу окурок, «давили косячок».

— Не желаете? — предложил Сорняков Джону.

— Нет.

— Напгастно, батенька! Обвогожительная штучка! — подражая голосу Ленина, сказал Сорняков.

— Перестань паясничать! — вдруг взорвался Крекшин.

— Да вы, батенька, Пушкин, афгиканец! — гадко ухмыляясь, продолжал романист. — Ты что, Славик, всерьез относишься к этой дуэли?

— Отдай пистолет и уходи!

— Какая дуэль без секундантов? Может, ты подло выстрелишь в американца по дороге, а потом объявишь о честной дуэли.

— Мы идем или нет? — нетерпеливо вмешался Половинкин.

Сорняков повел их в глубь сада, на поляну, в центре которой стояла каменная ротонда. Он развел противников в стороны и отмерил шесть шагов так ловко, словно руководство дуэлями было его работой.

— Прошу внимания, господа! Согласно правилам, я, как секундант, предлагаю вам помириться и выпить во славу СССР и Америки, ибо у вашего покорного слуги после вчерашнего будто кошки во рту нагадили.

— Прекрати! — снова взбесился Крекшин.

— Как хотите. Пистолет у нас один, а патронов — три. Следовательно, выстрелов может быть только два, и стрелять придется по очереди. Тяните жребий.

— Я уступаю свою очередь, — одновременно произнесли Джон и Крекшин.

— О, как это благородно! — продолжал паясничать Сорняков. — Кстати, господа… Я забыл сказать. Пистолет учебный. Я стырил его из кабинета военной подготовки, где трахался с одной хорошенькой школьной сторожихой. У пистолета спилен боёк — ха-ха!

— Дай сюда! — мрачно потребовал Крекшин. Он внимательно осмотрел пистолет и вернул его Сорнякову. — Пистолет настоящий.

Они подбросили монету. Выпал «орел», названный Джоном. Джон был странно спокоен. Ощутив в руке холодную приятную тяжесть «макарова», он поднял дуло вверх и выстрелил в воздух.

— Браво! — радостно завопил Сорняков. — В самом деле, не убивать же этого идиота!

Крекшин был очень бледен.

— В обойме один патрон лишний, — напомнил он. — Я предлагаю вам воспользоваться этим и стрелять еще раз, но всерьез. Предупреждаю: я буду стрелять всерьез.

— Я уже выстрелил, — ответил Джон.

— В таком случае отдайте пистолет.

И Крекшин нацелился ему прямо в лоб.

— Ты что, с ума сошел?! — заорал Сорняков, вставая между ними. — Обкурился?

— Отвали, пидор, — тихо сказал Крекшин. — Иначе первым выстрелом я положу тебя.

Сорняков отскочил в сторону.

Пуля просвистела и обожгла Джону ухо. Он машинально приложил к ожогу прохладное стеклышко наручных часов.

К нему уже мчался Сорняков.

— Покажите голову! Неужели этот козел стрелял вам в голову?!

— Кажется, — удивленно пробормотал Джон.