Читать книгу "Плоть и кровь - Майкл Каннингем"

— Завтра пойду мотоцикл смотреть, — сказала Транкас.

— Какой мотоцикл?

Транкас вытащила из заднего кармана клочок газеты.

— На Десятой Западной кто-то толкает за триста долларов старый «харлей», — сказала она.

— У тебя же нет трехсот долларов. У тебя вообще денег нет.

— Если этот байк мне понравится, три сотни я найду.

Транкас примеряла на себя новый стиль — безрассудства, злонамеренности и свободы, которой на все начхать. В последнее время она прибавляла в весе и старалась выпячивать нижнюю челюсть, чтобы лицо ее стало более квадратным и менее добродушным. Говорила о покупке мотоцикла, кожаной куртки и ножа с перламутровой рукоятью. Зои все еще оставалась ее лучшей подругой и, каким-то не вполне понятным образом, наперсницей, которой Транкас поверяла свои новые мысли. По улицам они разгуливали, точно влюбленные.

— Так где ты возьмешь триста долларов? — спросила Зои.

— Заработаю, — ответила Транкас. — На то есть всякие способы.

Транкас обзаводилась секретами. В пору их первого знакомства она была высокой, умненькой, нескладной, никому не нужной. И жила в неловком, малоподвижном смятении, в хаосе своих ошибок и надежд. Ныне в ней проступало новое измерение. Она поговаривала о Калифорнии.

— Может быть, мать его тебе купит, — сказала Зои.

— Ну прям, — ответила Транкас.

— А ты ее попроси.

— У нее денег нет.

— Твой отец должен же что-то присылать.

— Она его чеки не обналичивает. А последним вообще подтерлась и отправила его назад.

Транкас небезупречное поведение матери страшно нравилось. И некоторые из ее рассказов были чистой правдой.

— Так почему тебе тогда у отца денег не попросить? — спросила Зои.

— Это на мотоцикл-то? Он мне хочет балетные тапочки купить. Все время повторяет, что начать еще не слишком поздно.

Пересекая Хадсон-стрит, Зои взяла подругу за руку. В ночном небе толклись похожие на кулаки облака, ярко-серые на черно-красном.

Они вошли в один из приглянувшихся Транкас баров Ист-Виллидж. Затхлую темноту его разгонял синий, как пламя рудничного газа, свет. Под лампами танцевали мужчины в кожаных ковбойских костюмах, и никто, казалось, не замечал — или не желал замечать, — что Зои и Транкас всего по шестнадцать лет. Это был бар из тех, в которые можно преспокойно войти с повешенной на шею змеей. Из музыкального автомата лился голос поющего «Совсем плохой» Джеймса Брауна.

Транкас и Зои уселись на поломанную софу, стоявшую рядом с бильярдным столом и вонючими уборными. Транкас раскурила косяк, протянула его Зои.

— А здесь нынче людно, — сказала Транкас.

— Угум.

— Взгляни на того, с татуировками.

— Где?

— Да вон он. Шары гоняет.

Мускулистый мужик с кошачьей физиономией стоял, упершись локтями в яркое пятно света, падавшего на бильярдный стол, и примеривался кием к седьмому шару. На руках его роились сердца, кинжалы, ухмыляющиеся черепа, змеи и настороженные, голодные морды драконов.

— Клево, — сказала Транкас.

— Угум.

— Я себе тоже наколку сделаю.

— Какую?

— Может, розу, — сказала Транкас. — На жопе.

— Она же навсегда останется.

— А мне и хочется получить что-нибудь навсегда. Тебе разве нет?

— Ну… Да, наверное.

Они курили косяк, слушали музыку. Время в баре не шло, в нем присутствовали лишь музыка да разновидности темноты. Зои было здесь страшновато, и все-таки бар ей нравился. Нравились ночи в таких вот барах большого города, все их мелкие опасности и посулы. Очень похоже на жизнь в лесах. А там, в Гарден-Сити, продукты стояли на полках в алфавитном порядке.

— А может, молнию, — сказала Транкас.

— Что? — Зои уже закайфовала. И чувствовала, как внутри ее движется музыка. И видела, что истертый коричневый плюш на подлокотнике софы — это целый мир в себе.

— Молнию вместо розы, — пояснила Транкас. — Хотя, знаешь, наверное и розу тоже. Розу.

— Люблю розы, — сказала Зои.

— Так наколи ее себе.

— Может, и наколю.

— У тебя будет роза, а у меня молния. Или дракон. У того парня отличный дракон на руке, мне нравится.

— Ты же можешь наколоть и молнию и дракона, — сказал Зои.

— Точно, так и сделаю. Только надо решить, с чего начать.

Транкас достала второй косяк, и тут вдруг обнаружилось, что на подлокотнике софы сидит мужик. Зои не заметила, как он уселся. Может, он тут все время сидел? Хотя нет, она же пару минут назад видела голый коричневый плюш.

— Здрасьте, — сказал мужик. Он улыбался, окруженный ореолом волос. Целая буря спутанных черных на голове, колючие черные баки и V-образная бородка цвета электрик. Смуглый и странно расплывчатый, как татуировка.

— Привет, — сказала Зои. Ее уже потянуло к нему, аккуратненькому, улыбчивому, с блестящими волосами. От дури на нее всегда нападала такая слабость, ей хотелось секса.

— Что поделываете?

— Да ничего. Сидим.

Зои протянула ему косяк, он затянулся. При этом лицо его стало немного карикатурным: глаза прищурились, губы напучились. Зои усмехнулась.

— Что смешного? — спросил он, возвращая косяк.

Она покачала головой, тоже затянулась. Нет, точно, в этом карикатурном мужичке присутствовало что-то сексуальное. Настороженность, потерянность, что-то собачье. Черные ботинки мотоциклиста, черная вельветовая рубашка. Такой мог выскакивать из черных ходиков и объявлять, который теперь час.

— А ты хорошенькая, — сказал он. — Ничего, что я так говорю?

— Не такая уж я и хорошенькая, — ответила она. — А жаль.

— Как раз такая.

— Да нет. Может, я и выгляжу хорошенькой при здешнем освещении, но это потому что мне так хочется, я хочу сказать: ты скорее всего видишь не меня, а то, как мне хочется быть хорошенькой девушкой, сидящей в баре на софе.

И она опять усмехнулась. Отличная нынче дурь попалась.

— И что это значит? — спросил он.

— Не знаю. Я и сама не поняла, что сказала.

— Чудная ты девчонка, а?

— Да. Я чудная.

— Это хорошо. Люблю чудных. Ты ведь девчонка, так?

— Что?

— Ну, не мальчонка.

— Нет. Я не мальчонка.

— И хорошо, — сказал он. — Я против них ничего не имею, просто мне нравится знать, кто есть кто. Понимаешь, о чем я?