Читать книгу "Чувство вины - Александр Снегирев"

Вы никогда не замечали, что стандартная туалетная кабинка маловата для двоих? Тесно вдвоем в туалетной кабинке. Наверное, проектировщики туалетных кабинок предполагают, что в туалетной кабинке только один человек должен находиться. Вот залезли бы они сами вдвоем в такую кабинку, я бы на них посмотрел. Когда же перед одним, точнее, перед одной, из этих двоих выпирают необъятные, как автомобильные подушки безопасности, сиськи, теснота становится невыносимой. Сиськи у страхолюдины оказались завидные. Но слишком их было много.

Она проявила недюжинные организаторские способности. Велела мне взгромоздиться на толчок. Я бы ни за что не догадался. Вообще в последнее время все чаще замечаю, что у женщин котелок варит лучше.

Я не из тех, кто с ногами на унитаз залезает, поэтому открыл для себя много нового. Стенки унитаза оказались скользкими и тонкими. Пока на них не встаешь, они кажутся вполне пригодными, а встанешь – тонкие. Я кое-как вскарабкался, балансирую, башкой потолок подпираю. Прямо титан сортирный. А страхолюдина рассматривала недолго, засопела, ноздри у нее прямо задрожали. Стала меня вдыхать, сладостно урча.

Я забыл, что собирался только показать. Я стал трогать ее губы, раздвигать ее губы, приподнимать, смотреть влажные зубы, язык дрожащий. В глазах ее были покорность и рвение, как у гончей, изнемогающей в ожидании команды «ату». И цепкость охотничья была в ее глазах.

Я прижал ее голову к себе, стал возить ее лицом по себе, размазывать ее по себе, помаду, тушь, румяна. Тут она поймала меня, вобрала, и стало горячо. Только бы жена не позвонила.

На стене, прямо передо мной, помимо иконки висел белый ящичек с дыркой. «Камера слежения», – подумал я и скорчил рожу. Я со скайпа не слезаю, любую хрень на мобильник фоткаю. Для меня любая дырка – камера. Надеюсь, охранник-извращенец, привыкший подрачивать на женщин, делающих пи-пи, навсегда потеряет охоту к своей грязной потехе, увидев, что его вотчину захватили великаны ростом под потолок.

Страхолюдина проявила неожиданный талант. Не тратила время на тупое кокетство, стыдливое лизание и идиотское игривое поглядывание снизу вверх. Зубами не скребла, не отвлекалась. Короче, не строила из себя принцессу, которая, видите ли, дарит свое тело – настоящую обитель наслаждения. Дело делала методично и с отдачей. Мне даже не пришлось лететь в страну грез. Что ни говори, а физическое уродство заставляет женщину собраться.

Прижужжала жирная муха. Муха садилась то на меня, то на страхолюдину. Но на меня чаще. Наверное, я дерьмо.

Прикосновения мухи оказались довольно неприятными, да и мало ли, на что она до этого садилась. Тут муха приземлилась страхолюдине на макушку. На ум пришел американский президент Обама. Оказавшись в похожей ситуации, в смысле, что муха летала перед его носом, Обама взял да и прихлопнул ее. Президент выступал на телевидении, и промах мог бы навсегда опозорить Белый дом и демократическую партию. Я тоже был перед камерой.

Тут эйфорический клубок внутри стал наматываться, набухать, готовый излиться струями.

– Ну, все. Хватит, – улыбнулась мне снизу страхолюдина.

– Что?

– Хватит, говорю. Пошли чай пить.

– Как хватит?

А она хихикнула. Отомстила, сучка, за школьные годы. Врагу не пожелаешь.

Смотрю, муха снова села ей на темечко. Я как хлопну. Букетом. Я его все время в кулаке сжимал.

Тут и струи излились. Но не те.

Из камеры слежения прыснул ароматизатор воздуха.

Прямо мне в глаз.

Ящичек с дыркой оказался запрограммированной помпой с освежителем воздуха.

Муха сухим цветочком на пол осыпалась, а я съехал ногами в толчок. Посмотрел бы я на Обаму, окажись он на моем месте.

Она пошла рот чайком полоскать, а я, склонившись над раковиной, стал плескать на глаз, пока не перестало щипать. А когда перестало, решил продезинфицировать хозяйство на всякий случай. Пробило на чистоту. Ноги и так мокрые, чего их мыть, есть детали и поважнее. Выгрузил в раковину и принялся бережно намыливать.

В тот момент, когда я уже собрался приступить к программе «ополаскивание», дверь распахнулась и мне явилась какая-то дамочка. Которая оказалась очень даже крикливой.

В общем, из туалета я вышел другим человеком. Только букетик успел прихватить.

Мы со страхолюдиной нежно попрощались, сказав, не сговариваясь, что надо почаще встречаться, а то потеряли друг друга из виду, а ведь десять лет вместе отучились, лучшие годы бок о бок провели.

Ее такси отчалило, и я побрел вдоль домов, помахивая букетом. Моя ночь только начиналась. Умные говорят, время никуда не двигается, прошлого и будущего нет, но я не согласен. У меня жена, пять пломб, седые волосы, мертвецы. Товарищ Сталин перешел на тяжелые внутривенные, подвели поставщики, приняли пэпээсники, повесился в СИЗО. Я когда родичей навещаю, вижу иногда его мать, тетю Таню, на лавочке сидит, меня не всегда узнает. Нет, время не стоит на месте.

А ведь я так и не сказал ей ни разу, что люблю.

Оказался недалеко от той гостиницы. Пойду, посмотрю. Пошел. Только смотреть уже не на что. Снесли гостиницу. А нового ничего не построили. Пустырь, трава сквозь щебень пробивается.

В кармане завибрировало. Наверняка жена. Не жена.

– Меня никогда так не унижали!

– А что такое?

Неужели «правильный» этот успел ей в душу плюнуть?

– Мало того, что ты ушел. Это ладно…

А голос пьяню-ющий.

– Мало того, что ты ушел, а я в гардеробе спрашиваю, где мой букет, а мне говорят, молодой человек забрал. Я никогда, ты слышишь?..

– Слышу.

– …Меня никогда так не унижали. Ты подлец!

Я даже плечи расправил. Всегда мечтал быть подлецом.

– Приезжай ко мне.

Моя первая любовь была облачена в какую-то хламиду и разговаривала громким, хриплым шепотом.

Родители, с которыми она жила в той же, что в пору нашей обоюдной нежности квартире, были на даче, дочка спала в бабушкиной комнате. Пока там жила бабушка, комната считалась ее, а когда бабушка умерла, комната стала детской. Но я ее по старинке считаю бабушкиной. Тот же ковер на стене, та же полированная стенка, люстра с висюльками.

Оказалось, что хипстер проводил мою прелесть до дверей, а когда она отказалась его впустить, попытался отыметь прямо на лестнице. Соседка из квартиры напротив на шум вышла.

– Никогда меня так не унижали.

Я подарил ей букет вторично. Стебли слегка размесило в ладони. Многие бутоны бесследно исчезли, но зато от чистого сердца.

Сели на диван. Допили одну бутылку, открыли другую. Показала фотографии дочери. На этот раз отпечатанные на бумаге и вложенные в прозрачные карманы толстенного альбома. Когда пошел третий альбом, я притянул ее лицо и поцеловал.